Женские праздники - [6]

У нас нет прямых доказательств, что Маруся догадывалась о новом раскладе, но то, что прекращение домогательств было встречено ею с облегчением, сведения верные. Обошлось и без особого прессинга, которого Иван Ильич не без оснований опасался. То есть жена, конечно, интересовалась причинами участившихся задержек, но сера и огонь дождем с неба не пролились. Живот рос своим чередом, и раза два Стрельцов даже сподобился к нему приложиться. Сначала он ничего не услышал. То есть, вернее, ничего не понял. Это было похоже на инструментально-сборочный цех с хорошей звукоизоляцией. Везде кипела работа. Ухо различало одновременные усилия каких-то агрегатов и поршней, действовавших не то чтобы вразнобой, а безо всякой видимой связи. Иван Ильич тесней прижался к тонкой мембране в надежде как-то осмыслить этот хаос, и в ту же секунду получил удар, заставивший его в ужасе отпрянуть. «Слышал?» – тихо рассмеялась Маруся. «Что это?» – так же тихо спросил Иван Ильич. «Ножка», – воркующим голосом объяснила жена. «А-а», – только и сказал он, почему-то вспомнив отдачу при стрельбе из пистолета Макарова.

И вот эту семейную твердыню, этот Кавказский хребет, который тщетно пытаются подмыть кислотные дожди и парфюмерные романы, решил в один миг разрушить Божий промысел. Как всегда, придя с работы (не будем уточнять, с какой), капитан Стрельцов полез в душ и во время омовения обнаружил в неподобающем месте странную сыпь. Для человека, особенно восприимчивого к любому изъяну, эта невесть откуда взявшаяся россыпь была чем-то вроде сального пятна на чистой рубашке, каждое утро новой и, заметьте, выглаженной не только спереди, как у большинства его сослуживцев. Стрельцов долго разглядывал расходящийся веером узор, напоминавший расположение наших войсковых соединений («красные») в отличие от войск потенциального противника («синие») на оперативно-тактических картах. Брезгливо скривившись, он промокнул пораженный участок туалетной бумагой, каковую спустил в унитаз, и, прежде чем одеться, тщательно протер руки одеколоном. За ужином он был неразговорчив. Спать лег в трусах и долго не мог уснуть. Беспокоил его не столько зуд, сколько разные мысли.

Весь следующий день Стрельцов провел в смутной тревоге. При всяком удобном случае проверял, как «там» идут дела. Дела шли неважно. Иван Ильич вдруг поймал себя на том, что он, капитан Советской Армии, складывает руки по примеру нацистских бонз! Неужели его солдаты что-то заметили? Может, уже посмеиваются за его спиной? Да, были нехорошие такие ухмылочки! Только этого не доставало. Он купил в аптеке цинковую мазь (а покраснел-то, покраснел!) и всю извел в два дня. Как мертвому припарки. Отменяя по телефону плановое свидание, Стрельцов постарался ничем себя не выдать, но, кажется, у него это плохо получилось. Марина Сергеевна переспросила, не случилось ли чего, и он хамовато буркнул в ответ: «А то ты не знаешь!» После знакомства с известной статьей в «Справочнике домашнего врача» он совсем развинтился. Все совпадало. То есть до смешного. И инкубационный период – один в один! И она еще разыгрывает из себя невинность! Он напряг память и вспомнил: перед ноябрьскими, в салоне очередь на час, Гришина бритва мелькает в воздухе, как обезумевшая дирижерская палочка, заставляя его, Стрельцова, вжиматься в кресло, а за его спиной, из другого кресла, доносятся обрывки весьма развязного монолога. И она, заметьте, смеется!

К исходу третьего дня Иван Ильич сломался. Хрустальный земной шар, который он до сих пор легко нес на своих плечах, превратился в тяжелый крест, для простого смертного неподъемный. И тогда он исповедался жене. Ее первую реакцию мы, пожалуй, опустим. Вторую тоже. А вот затем было разыграно так называемое «русское начало»:

– Как ее зовут?

– Ты все равно ее не знаешь.

– С профессией все ясно, но имя-то у нее есть?

– Я не спрашивал.

– Ну да, до того ли было!

– Я же говорю, по пьяному делу. Ничего не помню, хоть убей.

– Правильно, еще о семье помнить!

– Обязательно надо все перевернуть.

– Во всем, значит, виновата я.

– Ну почему…

Первая десятиходовка была сделана в быстром темпе, после чего партия перешла в миттельшпиль, с жертвами и осложнениями, закончилась же она, как и следовало ожидать, капитуляцией черных. Решающей можно считать атаку, начатую проходной пешкой: g6+… или в более привычной записи:

– Зачем ты мне все это рассказал?

Это простое, на первый взгляд, продолжение поставило Ивана Ильича в тупик. А правда, зачем? Замучила совесть? Или верил, что Маруся знает заговор от недуга? Оба ответа напрашивались, и оба были ложными, поэтому Иван Ильич ими не воспользовался. Видимо, решил, что лучше сдать партию, чем записать правильный, но очень уж обидный для кадрового офицера ответ. Зато он дал слово: завтра же идет к врачу!

Легко сказать. Стать на учет в кожвендиспансере? Чтобы через три дня об этом знала вся воинская часть? Лучше сразу пулю в лоб. Гриша, больше не к кому. Вайсман удивился не столько неожиданности самого визита, сколько странному поведению гостя. Иван, прикрыв за собой дверь, достал носовой платок, смочил его спиртом и тщательно протер дверную ручку. Вместо того чтобы сразу двинуться в кухню, он со значением, смысл которого не дошел до Вайсмана, сказал: «Ты первый». Он, правда, по обыкновению заглянул в холодильник («Живут же некоторые!»), но, опять же, не забыл пройтись платочком, а главное, наотрез отказался выпить. Он сел в углу, какой-то смущенный, с бегающими глазами и надолго замолчал, тоскливо поглядывая в окно.