Женские праздники - [33]

ТОША. Зеркало здесь есть? А, вижу. Ты мной доволен?

ПАУЧОК. Ты забыла подвести глаза зеленым. И ноготки…

ТОША. Тебе не нравится цвет?

ПАУЧОК. Ты не успела сделать маникюр.

ТОША. У меня нет ацетона.

ПАУЧОК. На подзеркальнике.

Я смотрел, как она наносит последние штрихи, а по спине бежали мурашки. Вот и свершилось… в старом неводе плескалась золотая рыбка.

«Лора!»

Она улыбнулась мне и, понимающе кивнув, направилась к кровати, покрытой клетчатым пледом с кистями. Растянувшись на животе, она продолжала стирать мокрой ваткой буроватый, как запекшаяся кровь, лак с красивых ногтей. Я сел на пенек, вполоборота к ней, и застучал на пишущей машинке. Краем глаза я видел, как она озирается, видимо, ища пепельницу, и, не найдя, с виноватым видом роняет ватку на пол. После чего принимается листать модный журнал, почесывая мухобойкой голую пятку.

У меня перехватило дыхание.

ТОША. Вот почему.

ПАУЧОК. Ты что-то сказала?

ТОША. Я – это все, что у тебя есть, вот почему ты меня бросишь.

ПАУЧОК. Мысль интересная. Не разовьешь?

ТОША. Очень просто. Выше потолка не прыгнешь.

ПАУЧОК. Я не знаю, о чем ты.

ТОША. У тебя сейчас такое лицо… как будто наш рисованный паук родил у тебя на глазах. Ну, родил. Радоваться надо. Паучок – это к вестям.

ПАУЧОК. Ну-ну.

ТОША. Я пойду прогуляюсь, а ты загляни в тумбочку. Там лежит для тебя письмецо.

ПАУЧОК. Письмецо?

ТОША. Письмище. Ты меня знаешь, я бумагу не жалею. А уж обработать, сократить – это по твоей части.

ПАУЧОК. Подожди.

ТОША. Чего ты встрепенулся? Я на полчасика. Голова какая-то деревянная.

ПАУЧОК. Я с тобой.

ТОША. А как же благая весть? И провожатые мне вроде ни к чему. Видишь, светло еще.

ПАУЧОК. Полчаса?

ТОША. Время пошло.

ПАУЧОК. Лора!

ТОША. Дальше ремарка: «Лора уходит».

ПАУЧОК. Никуда ты не уйдешь!

ТОША. Что вы делаете?

ПАУЧОК. В старых романах писали: «Он покрывал ее лицо и шею страстными поцелуями».

ТОША. Не надо.

ПАУЧОК. Надо.

ТОША. Я чувствовала, что этим кончится.

ПАУЧОК. Да?

ТОША. Ты бы видел, как у тебя глаза горят.

ПАУЧОК. Ты не представляешь, что ты для меня значишь.

ТОША. Я?

ПАУЧОК. Если ты сейчас уйдешь, мне кранты.

ТОША. Как же я могу остаться, если по твоему сценарию я ухожу?

ПАУЧОК. Сценарий мы порвем.

ТОША. А письмецо?

ПАУЧОК. Что?

ТОША. Письмецо в тумбочке? Ты его не прочитаешь?

ПАУЧОК. Я знаю его наизусть.

ТОША. А я – нет. Забавно, правда? Я написала тебе длиннющее послание и даже не знаю, что в нем.

ПАУЧОК. Ты собираешься его читать?

ТОША. Если ты не против.

ПАУЧОК. Я не против.

ТОША. Ух ты, толстое! Вот уж не думала, что я способна на такие излияния. «Мой любимый…» Начало хорошее. «Я должна исчезнуть, и мне легче сделать это в такой мирный летний вечер. Мне кажется, что я не ухожу, а отчаливаю в лодочке, а ты лежишь на берегу, смотришь в небо, такое голубое, что глупее не придумаешь, и весла хлюпают все тише и тише. Вижу, как ты морщишься от этих “красот” и мысленно вычеркиваешь их своим черным фломастером. Ну да бог с ними, с красотами. Ты ведь меня понимаешь? Тебе дальше в гору, а мне вниз по течению…»

ПАУЧОК. Хватит!

ТОША. Это что-то личное, я поняла.

ПАУЧОК. Стой смирно, я расстегну сзади.

ТОША. Я сама. Выключи большой свет.

ПАУЧОК… что ты делаешь?

ТОША. Раздеваюсь.

ПАУЧОК. Убирайся!

ТОША. Что?

ПАУЧОК. Ты слышала! Забирай свои шмотки и вали отсюда!

ТОША. Я что-то не так сделала?

ПАУЧОК. А ты не знаешь? Дешевка! Дрянь! Прежде ты никогда не раздевалась сама! Никогда! Только я могу тебя раздеть, понятно? Я и больше никто! Давай, давай. Пока я тебя не прибил. Твое место на «плешке»! Потаскуха!

Я думал, у меня полопаются жилы. Дикая, слепая ярость. В ванной я нашел аптечку, а в аптечке валидол. Я затолкал под язык сразу три таблетки и сосал их, пока во рту у меня все не онемело. Потом я, кажется, задремал. Я проснулся, как от пощечины. В раскрытое окно нагло светил фонарь. В душе плавала черная муть. Я умылся холодной водой и залпом выдул полбутылки кефира, обнаруженного в холодильнике. Немного отпустило. От мысли, что скоро наступит день и опять надо будет тянуть эту лямку, хотелось завыть.

И тогда я прибег к испытанному средству: я сел в за-дзен и закрыл глаза. И вновь, как это бывало уже не раз, мне явился мой гарем… животы, бедра, ступни, плечи. Как в волшебном фонаре. Но не было главного волшебства: чистый лист бумаги, всегда лежавший под рукой, оставался чистым. Единственная связь, оборвавшаяся не по моей вине: с шестым патриархом китайской школы Чань. Те слова, которых я ждал, не приходили, а другие стоит ли записывать?

Ничего, что я тут… Я умею держать выпивку. Когда я завел дома бар, точно не скажу, но норму я себе сразу установил: бутылка за вечер. «Beefeater», тоник, лед. Гегелевская триада. А лень было самому наливать…

ЛОРА. Что будете пить?

ПАУЧОК. Господи! Увидеть ее в «Лисьей норе»… за стойкой бара! Вот уж не думал, что я когда-нибудь ее увижу. Пятнадцать лет назад, дав мне свободу, она закрутила роман с итальянцем. У них родилась дочь. Потом они уехали… какой-то маленький городок. Доходили слухи… то ли у них еще кто-то родился, то ли они, наоборот, развелись. А лет восемь назад, когда мы все вдруг сделались выездными, кто-то из наших видел ее в Риме. Она открыла магазинчик, и дела у нее вроде шли в гору…