Женщины в жизни Владимира Высоцкого. «Ходил в меня влюбленный весь слабый женский пол…» - [63]
У Демидовой с Высоцким, естественно, были общие гастроли, какие-то поездки, совместные концерты, несостоявшиеся проекты, дружеские компании. Теплоту чувств к Владимиру, родственность их душ выдают некоторые дневниковые записи Аллы Сергеевны: «После Енгибарова был концерт Высоцкого в первый раз. Тогда, сидя в зале, я услышала все его песни, часа два он именно нам их все исполнял как артист. Это тогда меня тоже потрясло… Я помню, я тогда к нему после этого концерта подошла и вот так расцеловала, и так для него это было неожиданно…»[372] И дальше она рассказывала: «Когда читаешь стихи, всегда выбираешь заинтересованное лицо в зале и пытаешься удержать возникающую энергетическую связь. Так, в антракте, через щелку, мы с Высоцким искали нужные нам лица на «Гамлете»…[373]
Или еще. «Однажды, после душного летнего спектакля «Гамлет», мы, несколько человек, поехали купаться в Серебряный бор. У нас не было с собой ни купальных костюмов, ни полотенец, мы вытирались Володиной рубашкой… Через несколько лет во Франции мы с Володей были в одной актерско-писательской компании и вместе с французами поехали в загородный дом под Парижем. Когда подъехали к дому, выяснилось, что хозяин забыл ключ. Не ехать же обратно! Мы расположились на берегу реки, ку-пались, также вытирались чьей-то рубашкой… Мы с Володей обсудили интернациональное качество творческой интеллигенции — полную бесхозяйственность и вспомнили Серебряный бор…»
У рассудительной, обстоятельной, склонной к аналитическому мышлению Аллы Сергеевны была своя точка зрения на толкование явления «Высоцкий»: «Для нас, живших и работавших с ним рядом, он всегда был «Володей, Володечкой», близким, родным и понятным человеком, а вся страна знала его «Высоцким», воспринимала чуть ли не мифом каким-то. Фамилия эта для многих была окружена ореолом загадочности, полудозволенности, устойчивого полупризнания-полузапрета…»[374]
Светлана Светличная с ревностью замечала, что часто «в последнее время… видела его с Аллой Демидовой… В последний год я видела его с ней…» Хотя тут все объяснимо, и нет никаких интимных секретов. Переводчик и театральный критик Виталий Вульф вспоминал, как еще в 1976 году они втроем — Высоцкий, Демидова и он — начинали проект по пьесе Теннесси Уильямса «Крик, или Игра для двоих». Высоцкий, уже знавший себе цену, непременно хотел, чтобы постановщиком был сам автор. Потом возникла очередная, опять-таки явно нереальная идея — привлечь к работе Анджея Вайду. «В итоге, — рассказывает Вульф, — поскольку он никого не хотел, они с Аллой Сергеевной решили, что ставить будет он сам… И это была очень хорошая пара…»[375]
Алла Сергеевна рассказывала, что им «давно хотелось сделать камерный спектакль, ведь Таганка начиналась с массовых представлений, как «театр улицы»… Сначала была попытка сделать спектакль по дневникам Льва Николаевича и Софьи Андреевны Толстых, о том, как эти два человека, живя много лет бок о бок, одни и те же события воспринимают по-разному. Материал был очень интересный, но с ним нужно было много работать. А потом… Виталий Вульф сказал мне, что у Теннесси Уильямса есть пьеса для двоих в двух вариантах — «Крик» и «Игра для двоих»… И когда мы с ним начали прикидывать: кто же партнер? «Высоцкий, конечно же, Высоцкий!» — подумала я. И мы пришли с Высоцким к Вульфу читать пьесу. Она понравилась, позже ее утвердили. В министерстве культуры сделали пометку о том, что эта пьеса специально для Демидовой и Высоцкого. Именно потому мы и не торопились с ее постановкой — куда спешить? Ведь она и так наша. Да и некогда было… Потом все-таки собрались, сделали первый акт, а в пьесе их три, «прогнали» его даже на сцене. Второй акт был сложный. И мы, конечно, о него споткнулись. И остановились…»[376]
Оформление «Игры для двоих» художник Давид Боровский придумал гениально простое: на сцене были свалены в беспорядке фрагменты декораций прежних таганковских спектаклей, в которых Демидова и Высоцкий играли — груда сломанных деревьев из «Вишневого сада», гроб из «Гамлета», что-то из Брехта и поэтических композиций, дверь и кресло из «Преступления и наказания»…
В целом к затее Демидовой и Высоцкого в театре относились, мягко говоря, скептически. Главному режиссеру пьеса откровенно не нравилась, и он заявлял, что наши «звезды» занялись ею из тщеславия. Пьесу Уильямс написал для двух бродвейских «звезд», вот, дескать, и наши решили блестнуть… Многие актеры тоже неодобрительно косились на внеплановые репетиции и поддакивали шефу.
«Высоцкий, — рассказывала Демидова, — придумал очень эффектное начало: два человека летят друг к другу с противоположных концов по диагонали сцены, сталкиваются и замирают на несколько секунд в полубратском, полулюбовном объятии… Сразу же равнодушно расходятся: я за гримировальный столик, Высоцкий на авансцену, где потом говорит большой монолог в зал об актерском комплексе страха перед выходом на сцену (причем этого комплекса у него никогда не было…); произносил он это так убежденно, что трудно было поверить, что начнет сейчас играть…»
