Женщины в жизни Владимира Высоцкого. «Ходил в меня влюбленный весь слабый женский пол…» - [33]

— Мама, ты что, не видишь, с кем я?

Мама, хорошо зная мое увлечение, только сказала:

— Но он такой маленький!

…Внезапно он пропал… Я перестала есть и хотела умереть. Похудела на пять килограммов. Я очень страдала. Вернулась во Францию… Вдруг он позвонил: «Приезжай вечером. Я болен». Я помчалась к нему… Было ясно, что вылечить его могла только женщина. Он притянул меня и обнял. Наконец-то! Я готова была отдаться ему тотчас же! Когда он расстегивал мне лифчик, зазвонил телефон. Какой-то приятель интересовался, чем он занят. Я услышала его ответ по-английски: «Как раз собираюсь лишить девственности одну соплячку». В ту же секунду мое желание остыло. Я встала, надела блузку и вышла. Больше я никогда с ним не виделась. Он звонил мне много раз, но я холодно просила, чтобы он не настаивал. Испытывала адские муки, но уступать не хотела… Мужчины — негодяи, а их тон, их выражения отвратительны!..»[158]

«Соплячка» уже в пятнадцать лет смогла себе позволить купить дом с усадьбой в пригороде Мэзон-Лаффит, что в 30–40 минутах езды от Парижа. Секрет своих тогдашних финансовых возможностей она объясняла просто: «Гонорар за 12 картин в Италии. Мы там работали по 15 часов в день… Я совершенно ни на что не тратила, экономила, не одевалась, не ела в ресторанах и т. д. Но зато вся семья получила возможность здесь жить… Мама моя, мои сестры, все наши дети, — а у нас их 14 — жили в этом доме…»[159]

Встреча со знаменитым актером и режиссером Робером Оссейном перевернула жизнь Марины Влади. Как он утверждал, в четырнадцать лет Марина «уже умела все…». Оссейн — он же Роберт Андреевич Гусейнов — был сыном иранца и русской матери, которые сбежали в Европу из дореволюционного Туркестана. Он свято верил, что обладал даром царя Мидаса: все, к чему он прикоснется, превратится в золото, драгоценность. Роберт Андреевич вспоминал: «Когда я впервые увидел Марину Влади, она была совсем ребенком… Я хорошо знал ее старших сестер: уважал ум и такт Ольги… дружил с Элен Валье, играл в театре «Старая голубятня» вместе с Одиль Версуа… Марину же впервые увидел «маленькой мышкой» — балеринкой в парижской «Опере». Белая, розовая, острая на язычок! К пятнадцати годам Марина была дьявольски красива! Я был на десять лет старше, но при ней робел, словно мальчишка… Я готов был на что угодно, лишь бы обратить на себя внимание…»[160]

Оссейн знал только один способ, как привлечь к себе внимание юной красотки: пригласил ее участвовать в картине «Негодяи отправляются в ад» (или «Мерзавцы спускаются в ад», что сути не меняет). Фильм приносит Марине мировую известность. Потом Жорж Лампен пригласил успешную пару сняться в «Преступлении и наказании». Марине была предложена роль Сонечки Мармеладовой (в французской версии — Лили), Оссейну — Раскольникова.

В семнадцать Марина выходит замуж за Робера, своего партнера, режиссера и любовника.

Поначалу мама рвала на себе волосы и голосила: «Муж, дети, это — конец карьеры! Живи с ним, раз уж случилось, но не посвящай ему всю себя!» Как признает Марина, «он был идеален: творец, режиссер, актер. И так красив!» В 1957 году Марина вместе с Робером впервые посещает таинственную страну, в которой появились на свет ее родители. «Мой успех был необычайным, и Робер не мог этого вынести. Он не покидал гостиничный номер, а я одна разъезжала по приемам, пресс-конференциям. Все, что я говорила, вызывало восторг, аплодисменты…»[161]

Вскоре они расстались. Причины разрыва были, конечно, не только в ревности Оссейна к популярности супруги. Много позже, беседуя под оком телекамеры с въедливым и дотошным Эльдаром Александровичем Рязановым, Марина объясняла: «У меня были надежды иметь шестеро детей, организовать свой театр. А он стремился только делать кино. Детей иметь не хотел… Просто мы были очень молодые… И после пяти лет совместной жизни разошлись». Оссейн же объясняет разрыв другими причинами, более прозаичными: «Огромное гнездо Поляковых в Мэзон-Лаффит… вечно полное людьми, шумом и застольем… Как в забытой русской сказке, слезы перемежались радостью, праздник ностальгией… Но был ли этот уютный дом с властной, волевой тещей моим? Было ли в нем место для меня? Едва я спрашивал Марину: «Ты меня любишь?», не дослушав моего вопроса, она на сто ладов отвечала: «Да, да, да!» Когда я почувствовал, что играю роль любящего главы семьи, которой у меня нет, я решил прервать этот спектакль, как неудачно поставленный самой жизнью… Расставались мы достаточно болезненно, но сейчас раны зарубцевались. Мы сегодня близкие друзья… Иногда перезваниваемся…»[162]

Она успела родить ему, «соблазнителю лолит», двух сыновей, Игоря и Пьера. Следующий — Владимир — появился от второго мужа Марины, летчика Жан-Клода Бруйе, совладельца авиакомпании в Габоне. Он был «настоящий такой мужик. Авантюрьер… Гасконец к тому же… Он сотни людей спас на своем маленьком самолете… Перевозил больных людей. Доставлял их в больницы…»[163] С Бруйе, построившим в Африке множество аэродромов, она вкусила прелести жизни в настоящей роскоши, радости путешествий, морских круизов под парусами яхт. У них был самый красивый дом на юге Франции. В 1965 году супруги стали гостями очередного Московского кинофестиваля. Французская журналистка Патриция Гальяно в статье «Начало четвертого», опубликованной в августе 1982 года, с парижским изяществом описывает их тогдашние супружеские отношения: «Он… мечтал держать ее под стеклянным колпаком, как прекрасную статуэтку…»