Женщины у колодца - [58]

— Существуют благородные и неблагородные, пустые развлечения, — сказал он. — Я сам пришёл к заключению в мои позднейшие годы, что истинное удовольствие можно найти только в своей семье. От других удовольствий можно отказаться, если серьёзно хочешь этого. Говорю по собственному опыту.

Каков этот консул! Теперь, когда кровь у него охладела и страсти постепенно угасли, он захотел извлечь из этого выгоду и похвастаться тем, что он сумел их преодолеть. Даже и тут он остался купцом! Впрочем, он не ограничился только одними пустыми речами и сделал лучше. Одну минуту он думал предложить молодому студенту стул, но вместо этого подошёл к своему денежному шкафу и, вынув оттуда крупный банковский билет, передал его Франку. Тот поблагодарил.

— Но разглашать это не стоит, — прибавил консул. — Левая рука не должна знать, что делает правая. Не так ли? Вы вероятно хотите сделаться пастором?

— Я ещё не знаю, — отвечал Франк.

— Не знаете? — спросил консул.

— У меня больше способностей к языкам. К филологии.

— Вот что! У вас есть виды?

Консул чувствовал некоторую неловкость. Может быть, у него явилась мысль, что учёный филолог, пожалуй, не будет ему так полезен в будущем, как пастор. Но он ласково попрощался с Франком и сказал ему только, чтобы он всё же обдумал хорошенько своё решение.

XIX

Франк снова вошёл в лавку и стал выбирать готовый костюм. Найти подходящую для себя куртку ему было не трудно, потому что он был худ и плечи у него были узкие. Но так как он сильно вырос, то брюки оказались слишком коротки. В лавке была сюртучная пара, которая вполне годилась для него, но Бернтсен сказал, что она слишком дорога.

— По моему мнению, ты ещё слишком молод для такого костюма, — сказал он Франку. — Ты можешь подождать ещё пару годов.

— Рейнерт уже носит такой костюм, а он ведь моложе меня, — возразил Франк.

— Мало ли что! — отвечал Бернтсен. — То, что делает Рейнерт, сын кистера, не может быть правилом для всех. И притом, отец его платит за него.

Франк давно уже привык понимать намёки и получать отказ. Его это не обижало теперь. Ему указывали его место и он старался не переступать поставленных ему границ. Если же это случалось с ним, то он скромно отходил в сторону. И теперь он взял костюм, который Бернтсен выбрал для него, и поблагодарил. Какое значение мог иметь для него тот или другой костюм? Его мысли были заняты другими, более важными вещами.

Дома Франк пользовался большим почётом. Все ходили перед ним на цыпочках.

— Покажи-ка, что за костюм ты получил на этот раз? — сказала Петра. — Надень его сейчас.

Франк рассказал, что консул позвал его к себе, и поэтому должен был ответить на бесчисленные вопросы матери и бабушки, любопытство которых было возбуждено в крайней степени. Что было ему нужно, консулу? Но Франк представился равнодушным и отвечал очень односложно, а иногда даже совсем не отвечал. Однако молчание бывает порой самым лучшим ответом. Обе женщины были очень разочарованы, узнав, что он не хочет быть пастором, в особенности бабушка, находившая, что голова у него достаточно хороша для этого. По губам Франка мелькнула слабая улыбка. В сущности это была даже не улыбка, а лишь намёк на неё.

— Ну, вот тогда они станут об этом говорить! — задумчиво пробормотала бабушка.

— О чём? — спросил Франк.

— О том, что ты не можешь быть пастором! Она, конечно, думала о болтовне женщин у колодца.

Но Франк ничего не ответил.

— Франк ещё должен хорошенько обдумать это, — сказала мать, очевидно не потерявшая надежды, что Франк ещё может изменить своё решение.

Но Франк молчал. К чему ещё разговаривать об этом? Решение его было твёрдо: он знал своё призвание.

Мать занялась исправлением его костюма и так как брюки были слишком коротки, то она постаралась удлинить их, торопясь поскорее сделать это, потому что Франк должен был идти к директору школы.

Франк застал директора сидящим в кресле, в шлафроке10 и туфлях, и отдыхающим за грамматическими упражнениями, после школьных экзаменов. Ничто так не освежает после напряжённой работы, как такое спокойное занятие, именно изучение синтаксиса какого-нибудь иностранного языка! Ничего возбуждающего, ничего выдуманного, всё тут так просто и ясно!

— Ах, это ты, Франк! Как мило, что ты пришёл! — сказал ему директор. — Знаешь ты эту книгу, дружище? Я её только что получил. Мне бы нужно было получить этот новый синтаксис до экзамена, но пришлось вернуться к старому руководству. Моя дочь почти целый год преподавала за меня французский язык, и я должен был подготовляться к экзамену. В нашей профессии всегда так: если некоторое время не упражняешься, то забываешь то, что знал раньше. Но зато, как приятно бывает снова погрузиться в эти знания, не правда ли? Какое наслаждение опять преклонить колени в священном храме науки и быть помазанным елеем божественной мудрости!

Директор постарел за эти годы, но он остался всё таким же ребёнком, только седым и с выцветшими глазами, смотрящими через очки. Он был доволен Франком, слышал о нём до сих пор только хорошее и возлагал на него очень большие надежды.

Старый филолог был очень скромным человеком. Жизнь придавила его и приучила к смирению. Он не имел возможности двигаться вперёд в науке и никогда не кичился своими знаниями в области филологии. Он не должен был заниматься исследованиями, а только учить других — учить для того, чтобы самому жить и дать возможность выдержать экзамен своим ученикам. Это было печальное существование, полное лишений и напряжённой работы. Но для старого учителя было утешением, когда он встречал светлые головы среди своих учеников и мог поддержать, как он это сделал относительно Франка, их стремление вперёд. Он рассказал Франку, что у него есть два новых ученика, таких же способных, как он. Франк теперь больше не нуждается в его содействии, и директор может отдать всё своё внимание другим способным детям.