Женщины у колодца - [56]

Это было самое неприятное, что пришлось перенести госпоже Ионсен, но Фиа совершенно спокойно отнеслась к этому и сказала:

— Да, я слышала, что вы помолвлены.

Госпожа Ионсен, однако, не могла с этим примириться. Если бы, по крайней мере, это был другой художник, его товарищ, сын маляра! Конечно, ни тот, ни другой, не могли рассчитывать получить руку Фии. Но всё-таки, совершить это перед самым носом Фии! Не хватает теперь, чтобы другой проголодавшийся художник, сын маляра, явился бы к ним просить руки Фии. О, госпожа Ионсен показала бы ему тогда на дверь, широко бы распахнула её перед ним! Хорош же этот мир, в котором приходится жить!

Консул Ионсен принял это известие совершенно равнодушно и сказал жене, почти так же, как Фиа:

— А, они обручились? Но не мешай мне, Иоганна.

И с этими словами он опять погрузился в чтение газеты.

— Но подумай только! Эти молодые люди, для которых мы так много сделали!

— Да, да. Но не мешай мне, слышишь ли?

Консул был занят другим. Адвокат Фредериксен, теперь депутат, сделал запрос правительству что оно намерено предпринять по поводу многочисленных жалоб матросов на норвежских судах. Он не называл определённо пароход «Фиа», но упомянул, что даже в его маленьком городке говорят о резко выраженном недовольстве матросов. Во всяком случае, это дело надо расследовать.

Точно удар грома разразился над консулом. Как? Этот ничтожный, неумытый адвокатишка, которого он так любезно принимал и угощал вином в своём доме? Вот как он отплачивает ему за это. Действительно, надо много выносить, если занимаешь такое высокое положение, какое занимает он, Ионсен!

Но консул не удивился бы такому поступку Фредериксена, если б знал, что произошло раньше. Его собственная дочь была виновницей злой выходки депутата. А между тем она прогуливается с самым невинным видом, не подозревая, что из-за неё в стортинг внесён запрос!

Фредериксен был несколько удивлён, что она так решительно отказала ему. Он ведь уже был избран в стортинг и перестал быть только адвокатом. Но на неё это, по-видимому, не произвело особенного впечатления. Она даже не попросила у него времени на размышление, а сразу сказала: «Нет!» — улыбаясь и качая головой.

Конечно, он постарался не выдать своего возмущения и просто спросил:

— Вы не оставляете мне никакой надежды, фрёкен9 Фиа?

Она очень сожалеет, но должна сказать: нет. Однако Фредериксен, желая показать и далее своё благородство, проговорил:

— Значит, вы не свободны?

Нет, она была свободна. Но Фредериксен её не понимал. Он доказывал ей, что она сама себе вредит таким образом. И она, желая смягчить свой отказ, в действительности обидела его ещё больше, сказавши, что так как она происходит из хорошего дома, то не может себе представить, как она покинет его.

— Вы можете иметь другой хороший дом, — возразил Фредериксен.

Но это будет не то же самое! Всё привязывает её к родному дому. Тут она имеет образованное общество, книги, иллюстрированные журналы, старую культуру...

Это не понравилось Фредериксену. Он посмотрел на неё и засмеялся:

— Но, милая фрёкен Фиа, — сказал он, — всё, что вы тут перечислили, вы можете получить и в другом месте. Не так ли?

— А где же?

На это он не нашёл ничего ответить и замолчал уже окончательно. Некоторое время после этого он редко показывался на улицах, ни с кем не разговаривал и всё больше сидел дома и размышлял. Может быть, он думал о великолепном приданом, которое мог бы получить, но не получил?

В первое время в стортинге он тоже держался в стороне и был молчалив. И только в деле матросов он выступил с горячей речью и даже растрогал стортинг, страну и народ своим заступничеством за угнетённых и своими гуманными идеями. Против него выступил один консервативный депутат, тень прошлых времён. Но большинство всё же оказалось на стороне нового депутата Фредериксена и его предложение о назначении следственной миссии было принято. Это было многообещающее начало и избирательный округ Фредериксена мог им гордиться.

Консул прочёл этот отчёт в газете и швырнул её. Он давно не чувствовал себя таким взволнованным, как в эту минуту. В конце концов он отнёс газету Бернтсену и сказал ему: «Прочитайте эту болтовню!». Он не мог успокоиться. Он царил в городе, раздавал направо и налево, взял к себе на службу калеку, платил за учение его детей, делал только добро, — и вот награда! Если б хоть Шельдруп был дома и мог бы взять на себя защиту! Консул Ионсен устал. Эта борьба за существование должна была возобновляться каждый день, и он больше был не в силах выносить её. Если б было хоть одно единственное место, куда бы он мог обратиться, облегчить свою душу. Не пойти ли опять к почтмейстеру? Но у него нет желания выслушивать его религиозную болтовню. Не лучше ли пойти в сад, прогуляться и затем с новыми силами приняться за работу?

Консул увидел свою дочь в саду. Она сидела там и рисовала цветы, ничего не подозревая, счастливая и довольная, что рисунок ей удавался.

— Как ты думаешь, я могла бы гордиться этой картиной? — спросила она отца.

— О да! — отвечал он.

— Я тоже так думаю. А ведь я только что начала рисовать её!