Женщины-масонки - [15]

Пеше тем временем вылезал из лодки, в которой он сидел во время их разговора.

Он улыбался, но улыбался так, как улыбаются крестьяне, когда над ними смеются.

У него были темно-рыжие волосы и голова, напоминавшая сосновую шишку; лицо же его было так густо изборождено морщинами, что, казалось, с него не сходит какая-то гримаса.

Тем не менее это был человек в расцвете лет, коренастый, мускулистый, как рубенсовский Тритон, но его каждодневная борьба со стихиями придала ему такой облик, что, казалось, он уже не принадлежит к человеческому роду.

Его костюм был прост: голубая блуза и панталоны, закатанные до колен. Шапки он не носил, ее заменяла густая грива волос.

– Вы уж меня извините,– подойдя к Иренею, заговорил он,– но вы как будто знаете эту даму, и я подумал, что, может, вы согласитесь взять на себя одно дело.

– Какое дело?

– О, совсем пустячное: нужно передать ей вот эту штуку, которую я нашел у себя в лодке.

И Пеше протянул Иренею маленькую книжечку в переплете из шагреневой кожи – такие книжечки известны под названием английских записных книжек.

Иреней взял книжечку в руки.

– А почему ты думаешь, что она принадлежит ей, а не ему?– обратился он к лодочнику.

– Потому что дама что-то записывала в этой книжке за несколько минут до того, как свалилась в воду.

– Все ясно,– сказал Иреней и положил книжку в карман жилета.

Господин Бланшар внимательно наблюдал за гасконцем: он подметил злобное выражение его глаз.

Он решил, в свою очередь, задать ему вопрос.

– Еще одно слово, милый человек,– сказал он.

– Это вы мне, сударь?

– Да, вам. Почему бы вам самому не передать эту записную книжку ее владелице? Ведь, передавая ее через другое лицо, вы, возможно, лишаетесь солидного вознаграждения!

Пеше сделал какое-то движение и посмотрел на господина Бланшара.

– Честное слово, сударь,– со злобной ухмылкой отвечал он,– если правда, что я колдун, как утверждают иные, я полагаю, что вы мне малость сродни. Но большому кораблю большое плавание. А может, я хочу получить два вознаграждения вместо одного?

Господин Бланшар сделал резкое движение, выражающее досаду.

– А если господин де Тремеле с вами согласен,– лукаво продолжал Пеше,– он может вернуть мне эту штуку.

И он протянул руку за записной книжкой.

– Нет, нет,– поспешно заговорил Иреней,– ты прекрасно сделал, и вот доказательство.

Рука Пеше сжала двадцатифранковую монету.

А Иреней и господин Бланшар тотчас же вернулись в «Гостиницу для всего мира». Там, в комнате на втором этаже, Иреней, выполняя свое обещание, начал рассказывать историю своих отношений с Марианной – с молодой женщиной, которую он поджидал с таким нетерпением и которая сейчас так внезапно появилась. Так как рассказ этот чрезвычайно важен для нашей повести, мы возьмем на себя смелость заменить Иренея как для того, чтобы яснее обрисовать или же чтобы опустить какой-то эпизод, так и для того, чтобы избавить читателя от слишком пространного монолога.

IV ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЖЕНЩИНЫ

Однажды, проходя по предместью Пуасонньер, Иреней был поражен красотой девушки, которая быстро шагала, держа под мышкой нотные тетрадки.

По каким-то неуловимым признакам: по решительной походке, по дерзко закинутой голове, а также благодаря своему уже наметанному глазу, господин де Тремеле – а у него были глаза парижанина, как бывают у человека ноги моряка,– сейчас же угадал в девушке ученицу Консерватории по классу пения.

Это был именно тот час, когда эти юные особы выходят из своих классов – кокетливые стайки, из которых набираются будущие гордые певицы, черненькие и белокурые головки, которые впоследствии встанут под люстрами Фениче[13], Ковент-Гарден или Гранд-Опера.

Господин де Тремеле – а в ту пору это был молодой человек, всецело посвятивший себя наслаждениям,– пошел в ногу с девушкой и, недолго думая, подошел к ней так близко, как это позволяли приличия.

Идя за нею, он думал: «Это еще ребенок лет шестнадцати, в тиковых ботинках, в скромном платьице и в шляпке, подкладка и ленты которой менялись столько раз, сколько менялись рукоятка и лезвие кинжала Жано[14]; это никому не известная, бедная девушка… Но, быть может, через несколько лет она поднимется ввысь и пронесется над миром, подобно урагану. Страсти, надежды, разочарования, мужество пробудятся в ней при этом безумном полете, в который пускаются женщины театра посреди восторгов и роскоши. Увидев и услышав их, мужчины перестают пить и есть; одни разорятся и пойдут даже на преступления, другие, напротив, возвысятся, почувствовав себя освященными и прославленными. Ее будут проклинать, ее будут благословлять. И из всех тех, кто идет сегодня рядом с ней, глядя на нее равнодушными глазами, быть может, найдется один, кто годы спустя будет рыдать у ее дверей, умоляя ее принять его состояние, его имя, его жизнь и кто получит горделивый отказ от этой девчушки, изношенные башмачки которой сейчас промокли насквозь».

Размышляя таким образом, Иреней де Тремеле не догадывался, что он составляет свой собственный гороскоп

Он шел за девушкой до улицы Шаброль.

Она вошла в один из тех больших, высоких домов с огромными окнами, с просторными дворами, домов, которые, как известно, строились в течение нескольких лет и которые предназначались специально для художников.