Женщины-масонки - [13]

И чем большим было удивление, которое вызывали мои неожиданные поступки, тем больше я радовался моей победе над самим собой. Я готов был плакать кровавыми слезами, у меня бывали судороги и спазмы, но я неуклонно шел своим путем, неумолимо побеждая себя. Не раз я терял сознание, не раз моя природа брала верх над моим мужеством, но, по крайней мере, я не сдавался без упорной борьбы.

– В первый раз мне описывают застенчивость столь яркими красками,– сказал Иреней.

– Не было таких безрассудных поступков, которых я бы не совершил в ту пору, чтобы укротить эту странную, трагическую болезнь, каковая бесцельно меня мучила, бесполезно истощала всю мою энергию, лишала меня воли; я не сомневаюсь, что немало сильных людей, для которых застенчивость была сущей пыткой, погибли из-за нее. Представьте себе: знать, что твоя голова полна мыслей, сердце полно чувств, быть способным на любое геройство, на любое доброе дело, на любой замысел, на любое приключение, знать, что наедине с самим собой, перед зеркалом, ты изящен, как Моле[10] или Бруммел[11], воспламеняться своими монологами… но стоит появиться одному-двум человекам, и ты пуст… совершенно пуст!… Обладать самыми редкими способностями и быть не в состоянии тронуть пружину, приводящую их в действие! Это больше чем смехотворно, это ужасно.

И поверьте мне: человеку, задушившему свою застенчивость, ничто в мире не страшно. Я только что говорил вам о безрассудных поступках, которые я совершал, чтобы достичь этой цели. А знаете ли вы, что мне случалось войти в первый попавшийся дом, постучаться там в первую попавшуюся дверь, попасть к незнакомым мне людям, сесть и говорить все, что мне приходило в голову?

Да, воля – это не пустое слово, я делал самые разные опыты, и я понял, чего стоили Талейрану его холодное лицо и ледяная улыбка. Я разрушил преграды, которые терпеливо и коварно воздвигала застенчивость между мной и людьми.

В то время, как господин Бланшар произносил этот монолог, Иреней высунулся в окно.

Он внимательно следил за двумя лодками, которые как будто направлялись к «Гостинице для всего мира и для иностранцев».

Видя, что его не слушают, господин Бланшар несколько минут молча смотрел на Иренея, затем подошел к нему и легонько тронул его за плечо, как это делают, желая разбудить человека.

– Ах, простите!– вскричал сконфуженный Иреней.

– Вы рассеяны,– сказал господин Бланшар.

– Извините меня. Если бы вы знали…

– Что знал?

– Смотрите: видите вы эти две лодки?

– Да, они плывут рядышком и, по-видимому, собираются пристать здесь.

– Так вот: возможно, что в одной из этих лодок находится моя жизнь.

– Вы говорите серьезно?

Вместо ответа Иреней повернулся к господину Бланшару и протянул ему свою пылающую руку.

– Ах, вот оно что! – сказал господин Бланшар, в свою очередь, высовываясь в окно.– А ведь одна из этих лодок принадлежит гостинице.

– Вы в этом уверены?

– Еще бы, черт побери! Часа два назад она увезла отсюда очень хорошенькую молодую женщину и сопровождавшего ее молодого человека. Я столкнулся с ними на лестнице и услышал: «Вы все так же страдаете, Марианна?»

– Марианна!

Повторив это имя, Иреней уже не сводил глаз с двух точек, проводивших две борозды на воде.

Господин Бланшар, стоя позади него, ожидал развития событий.

– В самом деле, я узнаю гостиничную лодку,– пробормотал Иреней.– Но в таком случае это очень странно…

– Что же тут странного?

– То, что, если я не ошибаюсь, другая лодка принадлежит графине д'Энгранд.

– Графине д'Энгранд?

– Да, теперь я разглядел голубую полосу.

Они разом смолкли, а между тем два суденышка по-прежнему шли параллельно друг другу.

До берега было уже совсем близко.

Тут Иреней вздрогнул.

– Ах, Боже мой!– воскликул он.

– Что случилось? – спросил господин Бланшар.

– Разве вы не видите что-то белое на дне вон той лодки?

– Постойте… Да, вижу. Похоже, что это женщина… женщина в обмороке.

– Это, конечно, Марианна! С ней случилось какое-то несчастье! Идемте! Идемте!

И он вне себя бросился вон из комнаты.

Поразмыслив несколько секунд, господин Бланшар, никогда не терявший способности размышлять, последовал за ним.

Две лодки подходили к причалу.

На дне одной из них можно было ясно различить лежащую женщину в мокрой одежде; голову ее поддерживал какой-то молодой человек.

Именно к этой лодке немедленно устремился Иреней де Тремеле.

Не успел старший из гребцов спрыгнуть на берег, чтобы подтянуть лодку, как он почувствовал, что его схватили за шиворот.

– Ого! – обернувшись, с досадой вскричал он.– Что с вами стряслось, господин Иреней?

– Эта женщина… скажи, Пеше… ведь это ты привез ее… Почему она потеряла сознание?

Житель Тета, которого звали Пеше и который смахивал на злого бульдога, пожал плечами.

– Э! Пустяки! – отвечал он.– Сами знаете: женщины вечно падают в обморок. Эта вот испугалась крабов, которых увидела в моей лодке. Она слишком резко отскочила, ну и свалилась в воду подле мыса Ферре.

– Но это же одно из самых опасных мест!

– Я думаю!… Да уж, нелегкое было дело выуживать ее из воды! Мы уж думали, что дело это пропащее, и если бы не мадемуазель д'Энгранд…

– Мадемуазель д'Энгранд?

– Ну да! Эта храбрая малютка прыгнула в воду, рискуя тем, что ее утянет в водоворот, в три взмаха подплыла к ней и ухватила ее за пояс. И уверяю вас, это было как раз вовремя.