Женщины Кузнецкстроя - [22]

— Подумаешь, мол, пять тысяч! — и все такое прочее.

В это время вошел Орджоникидзе и

сразу:

— Здравствуйте, товарищ Бутенко, — а потом уже обратился к другим. Он всех всегда называл по фамилии.

Я говорю:

— Товарищ Орджоникидзе, вот издеваются, говорят, что пять тысяч тонн мало.

Ничего, ничего. Макаров! Пять тысяч — это пять тысяч.

Он был очень доволен. Сели за стол обедать:

Ну, кто у нас будет тамадой? Ну ладно, Илья, ты.

Это он Слачевскому. Тот встал, налил всем вина и произнес:

— За товарища Серго!

— Подожди, подожди, не годишься. Садись.

И обращаясь ко мне, берет какой-то графин со стола с травками:

Товарищ Бутенко, вы пьете «петушка»?

— Товарищ Серго, я не знаю, что это такое.

Ну вот, а еще жена доменщика. А Бутенко пьет, и очень здорово.

Налил всем «петушка», себе — нарзан. И какой он гост произнес — даже не представляете. Сказал: «За Сталина!» Честное слово, мы не ожидали, ведь это же не официальный прием, мы же дома. Потом принесли патефон, стали заводить пластинки, хором пели «По долинам и по взгорьям». Собрались уходить, а он говорит:

Давайте посмотрим «Чапаева».

Картина только вышла. Пошли в их клуб. Ну, такой примитив! Посредине стоит бильярдный стол, вокруг какие-то провода на полу. Служащие стали натягивать экран. Ждали, пока киномеханик настроит аппаратуру. Решили поиграть в биллиард. Орджоникидзе мне говорит:

Давайте так. Если вы проиграете, я добавлю план Бутенко, а если я, то оставлю таким же. я плохо играла, но как-то получилось так, что забила шар в лузу. Все так хохотали!

Потом сели смотреть картину. А впереди нас сидел Димитров— секретарь Болгарской компартии, с такой седой шевелюрой. Но Орджоникидзе нас с ним не знакомил. Посмотрели кино, стали прощаться. Нет, потащил обратно, чаем напоил. А потом уже вызвал секретаря, и

машины развезли всех по корпусам.

***

Мой муж был большой организатор, а в 38 его расстреляли. Он был из большой бедной семьи. Остался без отца, когда ему было 4 годика. Их было 7 человек. Он до 9 лет грамоты не знал... Научился грамоте в 9 лет. У них один учитель был в ссылке и научил его грамоте. А потом он пошел работать на Таганрогский завод рабочим. Оттуда его в 1920 г. послали в Новочеркасский политехнический институт. Он сразу стал первым председателем пролетарского студенчества. Он был большой оратор. Он не знал, что такое читать по бумажке. Одно слово напишет — ну, например, «кадры». Когда ему давали слово, — все затихали. Он учился очень хорошо, в жизни два раза ничего не читал. Он один раз только читал. У него память! Техническая это литература или какая, — только один раз.

Он занимался много общественной работой, по ночам занимался до утра. Когда защищал дипломный проект, так государственная квалификационная комиссия из старой профессуры(потому что это был январь 1927 г.) приняла особое решение признать его дипломный проект выдающимся. Понятно, это ведь редко такое бывает. В подтверждение этого у меня есть книга Ильи Злачевского, который учился курсом ниже. Пишет, как профессура разводила руками и ахала от восторга. Он прошел все ступеньки — от и до.

Причем в 1929 г. его доменный цех стал лучшим доменным цехом Союза. Он доменщик был до мозга костей. Очень талантливый был. Видимо, это порода. У него все братья очень умные. Его племянник — генерал-майор, летчик-испытатель сверхзвуковых самолетов. Когда он был еще полковником, ему присвоили звание заслуженного летчика-испытателя. Они все были даровитые, даже сестры были неграмотные, а умные. Порода такая. Его избрали депутатом Верховного Совета как лучшего сына народа.

Из Сталинска мы выехали в Москву 4 января 1938 года. Вагон был международный, комфортабельный, с отдельным купе. Поезд мчится ночью, и вдруг по пути, где-то, по-моему, под Омском — стук в купе. Я открываю — стоит проводник: «Я извиняюсь, Вашему мужу срочная телеграмма.» А поезд идет. Константин Иванович проснулся, взял, читает. Текст телегаммы помню и сейчас дословно «Бутенко К.И. Совершенно секретно. Вы назначены заместителем наркома тяжелой промышленности. Срочно молнируйте кандидатуру директора комбината. Каганович.»

Ой, как он был огорчен. Он же производственник, а не кабинетник. Для него завод — это все. Начали думать о кандидатуре. Константин Иванович написал кандидатуру главного инженера Шкляра, дал проводнику текст, тот отправил. А мы до Свердловска на больших станциях получали все ту же телеграмму. Она нас ловила по всему пути, потому что адрес был: "Омская -Томская ж. д. Международный вагон. Директору КМК Бутенко Константину Ивановичу."

В Москву он приехал уже как зам. Наркома. Он сразу пошел в Наркомат и остался там работать.

Сначала мы жили в гостинице «Москва», потом нас поселили в Доме Правительства.

***

Когда шли аресты, мы не чувствовали опасности. И жили спокойно — чего бояться?! У меня вера в справедливость существующего порядка пошатнулась, когда забрали второго моего брата. Когда первого забрали, я подумала: «Сболтнул что-нибудь. Анекдот рассказал, может быть.» Ну, а когда второго забрали ... Он был таким чистым, что я задумалась и стала анализировать. Я помню, в апреле 1938 взяли Эйхе. Утром как-то Константин Иванович спешил на работу, умывался, я — около него, а он и говорит: