Женщины его жизни - [50]

Джузеппе Сайева выразился совершенно недвусмысленно, и мэр все прекрасно понял.

– Ваша светлость, – сказал дон Фердинандо, – я же у вас в гостях.

Это прозвучало как мольба о помиловании или по крайней мере о передышке.

– Мои гости – хозяева у меня в доме, – ответил барон тоном человека, всю жизнь отдающего приказы и привыкшего к беспрекословному повиновению.

– Вы делаете мне честь, – поблагодарил мэр, не забывая, однако, о нанесенном ему оскорблении и о выдвинутых обвинениях.

– Мы просто беседуем, как светские люди, в ожидании обеда, – вновь начал барон, атакуя собеседника с другого фланга. – Я слыхал, что старинный университет в Катании, учрежденный по воле Альфонса Арагонского [40] в 1434 году, превращен в клуб для офицеров союзных армий.

– В 1434-м! Еще до открытия Америки! – вступил в разговор майор Брайан.

– Именно так, майор, – одобрительно кивнул барон, а затем вновь повернулся к дону Фердинандо: – Это кощунство. Друзьям американцев следовало объяснить этим славным парням, что некоторые вещи просто недопустимы. Как это унизительно для всех нас, – теперь уже атаке подвергся Филип, – сознавать, что во дворе Siculorum Gymnasium [41] разместилось варьете, что аудитории превращены в бар, ресторан и танцплощадку. Бесценные коллекции книг и других научных материалов безвозвратно загублены.

Дон Фердинандо Салеми, будь на то его воля, охотно продал бы американцам всю Siculorum Gymnasium на корню, да еще с этим чванливым бароном в придачу. Августовская жара проникала в большую гостиную, несмотря на толстые стены и прикрытые ставни. Лбы покрывались потом, разгоряченные лица раскраснелись. Дамы обмахивались кружевными платочками, слишком маленькими, чтобы служить веерами, мужчины утирали непрерывно выступающие капли пота. Только хозяин дома, казалось, ничего не замечал: жары, сводившей с ума всех остальных, для него как будто не существовало.

– Здесь у нас, господин барон, – высказался наконец мэр, – ничего такого не случится. Большая часть союзных войск уже прошла. Оккупация Пьяцца-Армерины, как вы сами видите, была чисто формальной.

– А форма – это основополагающий элемент стиля, – назидательно заметил барон дону Фердинандо, прекрасно зная, что тот ничего не поймет. Затем, повинуясь священным законам гостеприимства, обернулся к американским офицерам: – Если хотите, на время вашего пребывания в городе можете поселиться в моем доме. Дон Калоджеро Коста позаботится, чтобы вы ни в чем не знали нужды.

Впервые барон упомянул имя Кало Косты с добавлением приставки «дон» в знак уважения. Удивительная и странная фигура найденыша, выросшего в доме Сайевы, приобретала таким образом вполне определенный статус. Несколько слов, брошенных как бы походя, обозначили его положение в доме не в качестве слуги, а в роли хранителя благополучия дворянского семейства.

Калоджеро Коста тем не менее оставался загадкой для всех и угрозой для многих, включая даже людей весьма уважаемых, но никто не смог бы объяснить почему.

В этот момент появился дворецкий.

– Господин барон, – объявил он звучным басом, – обед подан.

Неожиданно для всех Джузеппе Сайева предложил руку донне Кончетте Салеми, жене мэра, готовой от смущения провалиться сквозь землю, и открыл шествие в обеденный зал.

* * *

Обед стал настоящим парадом гастрономических шедевров. Паштет из голубей был выполнен в виде вулкана Этна и даже увенчан полыхающим лавой кратером. Панцирь громадных омаров нес на себе хрупкий прихотливый орнамент из оливок и солений. Ростбиф точно воспроизводил по форме барочный фонтан в саду палаццо. Каждое новое блюдо приводило публику в восторг. Десерт явился вершиной кулинарного мастерства и поразил всех присутствующих.

На массивном блюде из чистого золота, внесенном в зал двумя официантами, высилось дерево в цвету: ствол был сделан из хрустящего жженого сахара, раскидистые ветви, усеянные бесчисленными листочками глазурованной мяты, ломились под тяжестью бисквитных корзиночек с марципанами. Дерево уходило корнями в шоколадную землю, покрытую ковром нежного клевера. Благоухающий шедевр был окружен мягкими миндальными печеньями.

– Великолепно! – воскликнул врач.

– Бесподобно! – восторженно ахали дамы.

Дон Фердинандо Салеми охотно обменял бы всю свою власть на малую толику аристократической мудрости, которую барон расточал с щедростью магната, и теперь не смог сдержать восхищения.

– Позвольте вам заметить, господин барон, – сказал он, – хоть я и разбираюсь в искусстве, но никогда в жизни не видел подобной красоты.

– Мы переживаем нелегкие времена, – ответил Джузеппе Сайева со столь хорошо разыгранной скромностью, что в нее почти можно было поверить. – Того, что приносят мои имения, хватает, чтобы выжить. Мы довольствуемся тем, что есть. Рецепты этих блюд очень просты, исходные продукты – это в основном плоды нашей земли. А уж дальнейшее зависит от искусства поваров, от фантазии монсу: сумеют ли они превратить простую пищу в нечто приятное на вид, а не только на вкус.

Аннализа и Филип, не обращая никакого внимания на общий разговор, вели между собой разговор по-английски. Они говорили о так называемых «виктори-дисках», патефонных пластинках, музыка которых сопровождала американские войска в их победном марше по всем фронтам, от Африки до Палермо: Тосканини и Армстронг, Дюк Эллингтон и Бинг Кросби, Лина Хорн и Гленн Миллер.