Женщины дона Федерико Мусумечи - [5]

Дон Федерико ораторствовал, будто стоял на кафедре перед такими же философами, как он. Кот, окончив свою постную трапезу, сворачивался клубком, поджав облезлые лапы, и сонно взирал на этого низкорослого двуногого, который так бурно жестикулировал, а иной раз, в порыве красноречия, чуть не вертелся волчком. Время от времени кот прерывал тирады дона Федерико понимающим «мяу» или зевком, отчего длинные усы его топорщились. А Кратет, усевшись оратору на правое плечо, клювом выдергивал волоски, торчавшие из уха.

— Что вы еще можете сказать, кроме «мяу» и «карр-карр»? — взывал дон Федерико к коту и ворону. — Вот и глухонемые тоже выражают свои желания только мычанием. Однако это еще не значит, что они не умеют мыслить. Правда, моя мысль — словно могучий дуб, а ваша тонка, как былинка. Но корни у нас общие. Ты, кот, страдаешь, потому что стар и шелудив. Я тоже страдаю. Если бы вам было дано изъясняться словами, мы, возможно, написали бы вместе трактат о страдании, без которого немыслимо существование.

Но однажды кот не явился; дон Федерико прождал его с остатками обеда почти дотемна. Не прилетел и второй его приятель — видно, что-то задержало его в оливковой роще. Тщетно дон Федерико звал их, высовываясь из окошка: в неверном свете дня лишь поблескивала серая черепица над опустелыми крышами.

— Одиночество! — восклицал бывший чиновник. — Оно подхватит человека, как вихрь, закружит, задушит. И нет от него спасения. Разве что уснуть… уснуть…

Он лежал на давно не стиранных простынях, но сон не шел к нему даже ночью. Бессонница, казалось, навечно поселилась в этой убогой комнате: она ползала по комоду, по скрипучему столу и стульям, длинной, почти человечьей тенью ложилась на стены, не давая дону Федерико смежить единственный глаз.

— Прочь, чур меня! Иди к другим! — увещевал ее дон Федерико, натягивая до носа ветхое одеяло или пряча пожелтевшую лысину под подушкой, набитой конским волосом. — Доняла совсем! Вот так всегда в жизни: сперва тоска, потом безумие!

Но однажды ему вдруг до боли захотелось увидеть людей — все равно кого, — просто словом перекинуться с кем-нибудь о погоде, о политике, узнать, кто на ком женился, кто умер. Он уж было собрался, начистил ботинки, но, услышав с улицы голоса и треск мотоцикла, вспомнив мрачные лица соседей и их косые взгляды, передумал.

— Нет, не пойду! Ведь сейчас скажут: «Гляньте-ка, опять идет как ни в чем не бывало!» Ни за что не пойду! — И швырнул пиджак на стул.

Но поздно вечером мучительный прилив тоски объял его снова; не в силах бороться с собой, дон Федерико вышел и постучался в дверь к куме Ририккье.

— Чего вам? — испугалась соседка, выглядывая из окна.

— Да так… Хотел попросить немножко масла. Только и всего.

— Какого еще масла? Постыдились бы — на ночь-то глядя!

А кум Микеле, муж Ририккьи, встал и снял с гвоздя ружье.

— До чего докатился распутник! Является среди ночи к чужой жене! Пристрелю как собаку.

— Да ты что, рехнулся, Микеле? — завопила, вцепившись в него, жена. — Опомнись! В тюрьму захотел?!

Сперва у дона Федерико была мысль постучаться к куме Пеппе, но, поразмыслив, он решил воздержаться: Пеппа ведь тоже баба темная, поди знай, что ей в голову взбредет. Поколебавшись, он направился к центру. Должно быть, час и впрямь был очень поздний, потому что почти все огни в домах уже погасли; спускался густой туман, и холод весьма чувствительно пощипывал ввалившиеся щеки дона Федерико.

Кафе «Салерно» на площади было еще открыто, и мерцание желтой, словно глаз сонного великана, вывески отражалось на земле и на небе.

— Что это вы в такую рань? — притворно удивился Чиччо Бауданца, увидев на пороге дона Федерико. — Может быть, партию в бильярд? А то мы уже заканчиваем.

— Синьор Мусумечи уж наигрался в Катании, — возразил ему Марио Гулициа. — Откуда бы вы думали он возвращается?

Немногочисленные посетители кафе, дремавшие на стульях, сразу встрепенулись и открыли по дону Федерико перекрестный огонь злословия; бедный чиновник не выдержал и пустился бежать, а вслед ему неслись взрывы смеха.

— Спать! Спать! — твердил он, поспешно ретируясь к дому, чтобы отделаться от язвительных реплик, которые, казалось, готовы были раздавить его, словно захлопнувшийся железный ставень.

На следующий день он купил несколько тюбиков люминала и внимательно прочел приложенную инструкцию.

— Полтаблетки на ночь и три-четыре — в течение дня. Как хорошо! Белые пилюльки — крылатые вестники счастья! Прощайте, тетушка Ририккья, прощай, Минео, и кот, и Кратет, прощайте, вы мне больше не нужны!

Соблюдая все предосторожности, дон Федерико начал с небольшой дозы и постепенно увеличивал ее. Но сон все не приходил, лишь день и ночь слились в каком-то нереальном измерении под его тяжелыми, полуприкрытыми веками.

— Сон везде мерещится, а ко мне не идет. Отчего? — сетовал дон Федерико, ворочаясь с боку на бок.

Однажды вечером он решил принимать, таблетки, пока не заснет, раз уж доза, указанная в инструкции, на него не действовала. Он как-то сразу успокоился, съел на ужин яйцо всмятку и ломтик сыра и сел на постель, поставив на тумбочку кружку с водой.