Женщины Девятой улицы. Том 3 - [62]
«Она тогда окончательно развелась с Америкой, – сказал Барни спустя десятилетия. – Для меня это по сей день остается загадкой»[852]. Возможно, Джоан предпочла уехать потому, что нью-йоркская среда стала слишком уж безумной. «Мои взаимоотношения с миром искусства тесными не назовешь, – объясняла она, – и осуществляются они в основном через отдельных людей. Я люблю живопись и потому хожу в галереи, в музеи и в дома других художников, но мир искусства как таковой меня никогда не интересовал»[853].
Джоан всегда хотела от жизни очень немного. Она хотела писать («Я одержима живописью, это как болезнь»[854]). Она хотела любви («Я так сильно хочу любить и не ненавидеть; думаю, больше всего мне надо, чтобы кто-то любил меня»)[855]. И она хотела «одного ребеночка» и мужчину, который разделил бы с ней ответственность за него[856]. Это был простой рецепт счастья, и Джоан решила, что лучше всего воплотить его в жизнь во Франции.
Со временем Джоан так понравилось работать в парижской студии Пола Дженкинса, что она даже оценила ее у риелтора. Но Пол наотрез отказался продавать помещение, а Джоан отказывалась съезжать[857]. Полу пришлось купить билет, морем добраться из Нью-Йорка до Франции, прийти в собственную квартиру и улечься в кровать. Джоан с Риопелем вернулись и обнаружили под одеялами хозяина. Пол заявил им: «Все кончено». Он победил[858].
У Джоан не осталось выбора – пришлось подыскать себе другое место. Настоящая драгоценность обнаружилась в старинной конюшне по адресу: улица Фремикур, 10 – между Военной школой и Эйфелевой башней. Джоан арендовала на 15 лет чердак и затеяла большой ремонт, чтобы превратить помещение в огромную мастерскую с жилой частью. Внизу был просторный гараж, который мог бы вместить все автомобили Пола, а на самом чердаке нашлось достаточно места для трех собак Джоан[859].
«Знаешь, сегодня утром я просто взяла и выложила целый миллион, – радостно писала Джоан Полу. – Большую часть крыши занимает огромное окно, но сейчас слишком много снега, чтобы все закончить. В задней части будет бильярдная и спальня, это нужно сделать быстро… Каждая комната примерно десять на десять метров, и я чуть ли не писаюсь, когда на все это смотрю; это все мое»[860]. Друзья характеризовали мастерскую на Фремикур словом «фантастическая»[861].
Но оказалось, что найти пристанище было самой простой частью плана налаживания жизни во Франции. Нерешенными оставались вопросы мужчины и ребенка. Жена Жан-Поля, которая наконец узнала о Джоан и согласилась развестись с ним, вернулась в Канаду, и их брак должен был быть расторгнут соответствующим актом канадского правительства[862]. Обе стороны были согласны на развод, Жан-Поль обещал подруге, что это займет всего несколько месяцев, но формальности растянулись на целых четыре года[863].
Это означало, что Джоан не могла достичь другой своей важнейшей цели – родить ребенка. Все прошлые ее беременности заканчивались абортами[864]. В отличие от Элен и Грейс, для Джоан проблемы баланса творчества и материнства вообще не существовало. Она никогда не чувствовала свою ситуацию достаточно стабильной для того, чтобы сделать выбор в пользу ребенка, и точно знала, что не станет рожать до тех пор, пока не решится вопрос брака с Жан-Полем[865]. В ее 34 время у нее еще было, хоть и не слишком много, и данная проблема давила на нее, как незаконченная картина. А потом и вовсе обрушилась самым кошмарным из кошмаров.
В марте 1959 года, когда ремонт чердака на улице Фремикур почти закончился и уже можно было переезжать, Джоан вдруг узнала, что ее молоденькая помощница беременна от Жан-Поля и планирует рожать[866]. Ужас этой новости после решения перебраться жить в Париж, после того, что она согласилась дожидаться развода Риопеля, стал для Джоан сокрушительным ударом. И она вернулась в Нью-Йорк[867].
Этот город она рисовала в своих фантазиях в трудные моменты одиночества или растерянности в Франции, но он ничем ее не утешил, а только усугубил отчаяние. Она отсутствовала недолго, но за это время так много изменилось, что она больше не видела в Нью-Йорке своего места.
Талантливая стройная блондинка Пэтси Саутгейт развелась с Питером Маттиссеном и вышла замуж за Майка Голдберга[868]. Фрэнк, как когда-то Банни Лэнг, составлял третью сторону этого союза. И было крайне трудно разобраться, кто там кого любил[869].
История повторялась, и Джоан знала, чем все закончится. В прошлый раз, став свидетелем подобной драмы, она сделала попытку покончить с собой. Джоан назвала этот период с Майком Голдбергом «еще одной горькой главой», в течение которой, по ее утверждению, она не пролила ни слезинки[870]. Но крайне трудно представить, чтобы в ее и без того хрупком психологическом состоянии она не была потрясена этой ситуацией до глубины души.
Пока Майк катался по городу в «бугатти», купленном во время медового месяца, и жил с Пэтси и ее двумя детьми (а часто и с Фрэнком) на Второй авеню возле площади Святого Марка, Джоан не находила себе места
