Женщина во тьме - [28]

– Мам, прямо мороз по коже, правда? – шепчет Миа. – Их убили в этом доме, а мы теперь здесь живем.

– Убили не всех.

– Да, – говорит она и дотрагивается до изображения младшего сына Эвансов.

Он очень похож на маленького Джо. Миа улыбается – наверное, тоже заметила сходство.

Опять всматриваюсь в экран, и по спине бегут мурашки.

Дочь снова стала грызть ногти, поэтому ее пальцы покраснели и воспалились. Под глазами у девочки темные круги. Почти как у меня. По ночам, когда детям положено спать, я слышу, как она ходит.

Миа показала мне в доме шесть холодных точек. Температура воздуха там ниже, чем везде, и очень сыро. Меня охватывает страх. Не знаю, правда ли там холоднее, или всему виной мое больное воображение, взбудораженное дочкиными историями о призраках? Одна из таких точек – комната дочери, вторая находится около лестницы в холле, третья на площадке второго этажа, четвертая – в ванной, пятая – в кухне. Последняя холодная точка – комната Джо. Миа говорит, что в нашей спальне и в гостиной все в порядке.

В доме погибли трое, а холодных точек шесть. Представляю зарытые в саду гниющие человеческие тела. Ночью, просыпаясь от шума ветра за окном, спрашиваю себя, не спрятаны ли под полом чьи-то останки. Иногда – честное слово – слышу странный звук. Как будто по дереву царапают костью. Может, он, как и меня, будит Миа? Но Патрику я ни о чем рассказать не могу.

– Мам, закрывай это. Меня трясет.

* * *

На коврике вижу письмо. С удивлением смотрю на часы – уже пять. Для почтальона поздновато. Поднимаю конверт, он заклеен, но не подписан. Вспоминаю о том письме, с которого все это началось. Дрожащими руками открываю пакет.

Вынимаю две сложенные газеты и, сев на нижнюю ступеньку лестницы, начинаю их читать. Одна статья с маленькой фотографией интерьера нашего дома называется «Дом-убийца изнутри». Снимок бо́льшего размера потрясает меня еще сильнее: когда мы впервые здесь оказались, состояние дома было ужасно, однако на этой фотографии я все равно узнаю его с трудом.

Она черно-белая, зернистая, но… Что за углубления в стенах? Их как будто кто-то специально продырявил. Половые доски вздыблены, ковровое покрытие в пятнах, шторы разорваны. Похоже, стены коридора испачканы какими-то надписями, разобрать их я не могу.

На снимке перед открытой входной дверью видна лента полицейского ограждения, так что непонятно, какие разрушения были здесь до того, как раскрыли убийство, а какие появились в процессе расследования. Все статьи, которые я читала, и все сайты, которые просматривала тогда, писали, что преступление против Эвансов выглядело особенно трагично на фоне любви и счастья, царивших в их семье. Однако эти фотографии говорят о другом. Из газеты вырезали дату, не найти ни имени автора, ни фотографа. Кто подложил ее под дверь? И зачем?

Прикасаюсь к стене, к тому месту, где на фото видно углубление. Есть ли оно сейчас? Мне кажется или я в самом деле на месте замазанной дырки нащупала углубление?

Из кухни выходит Патрик. Я все еще сижу на лестнице и, держа одной рукой газету, другой ощупываю стенку.

– Вот, подсунули под дверь.

Он бесстрастно рассматривает газетные страницы.

– Думаю, это Хупер, – добавляю я.

Патрик протирает глаза.

– Сара, ты опять начинаешь? Если бы…

– Если бы что?

Он садится рядом на ступеньку.

– Думаешь, я не знаю, что ты ищешь в интернете? Вся эта конспирология – полная чушь. Какая-то паранойя: тебе за каждым углом мерещится Хупер.

– Но…

– Я знаю, что творилось здесь после убийства. Семью Хупера в буквальном смысле выжили из города.

– Кто – горожане? Как они это сделали?

На лице Патрика появляется подобие улыбки.

– Никакого криминала, хотя один дурак, правда, бросил кирпич и разбил Хуперам окно. Против них ополчились все: у детей появились проблемы в школе, жену не брали на работу ни в один местный магазин. – Складывая газету, муж прячет ее обратно в конверт. – Ты представляешь, что случилось бы с Хупером, вздумай он тайно вернуться в город? Думаешь, убийца поселился бы в гостинице, ходил за продуктами в «Спар», а по вечерам заглядывал в паб? Да любой житель, каждый, кто его помнит, при одном намеке на появление Хупера в панике бросился бы звонить в полицию.

Смотрю на разорванный конверт.

– Это не Хупер, – продолжает Патрик, смягчая тон.

– А кто же тогда следит за нами, звонит по телефону и бросает трубку? Кто… – На мгновение умолкаю: чуть было не проговорилась о ракушке. Ведь о ней я ничего не рассказывала. – А кто подложил под дверь этот пакет?

– Какой-нибудь местный сплетник. Или ребенок, чтобы напугать нас ради прикола, – говорит муж, вставая.

– Патрик, а как ты узнал обо всем, что случилось после убийства?

– От родителей, – остановившись на полдороге в кухню, отвечает он. – Они жили не в городе, но поблизости. А слухи распространяются очень быстро.

Странно, про своих родителей муж мне этого раньше не рассказывал.

С корзиной чистого белья поднимаюсь наверх и, прежде чем толкнуть закрытую дверь в комнату дочери, стучусь. Там никого. Кладу выстиранную одежду на кровать и собираюсь уйти, как вдруг замираю на пороге. Что меня остановило? Боковым зрением вижу в углу, на туалетном столике, кипу бумаг. Когда пришла, подумала, что это домашнее задание или работа над ошибками. Но почему стопка беспокоит меня как заноза в глазу?