Женщина в озере - [20]

— А что думаете вы? — спросил Кингсли медленно.

— Ну, видите ли, Билл обнаружил труп. Ему незачем было вести меня на пристань. Ведь труп мог оставаться в воде и дальше. Может быть, вечно. А записка могла стать потертой из-за того, что Чесс все время таскал ее в кармане, часто вынимал и перечитывал. А что она без даты… Когда люди пишут такие записки, они, наверное, спешат и не очень беспокоятся о дате.

— Труп, вероятно, сильно разложился? Что же там можно установить при вскрытии?

— Я не знаю, насколько они там в Сан-Бернардино хорошо оснащены. Они могут определить, наступила ли смерть в результате попадания воды в дыхательные пути, по крайней мере, я на это надеюсь. И нет ли следов насилия, которые не смогли стереть вода и разложение трупа. Они могут сказать, не застрелена ли она или, может быть, зарезана. По состоянию шейных позвонков — не задушена ли. Но главное сейчас для нас состоит в том, что мне придется раскрыть истинную причину моего приезда сюда. Ведь мне предстоит давать свидетельские показания.

— Это скверно! — закричал Кингсли. — Очень скверно! И какие у вас планы?

— На обратном пути я собираюсь заглянуть в Сан-Бернардино, в гостиницу… Посмотрим, что там удастся узнать. Ваша жена и Мюриэль Чесс были в хороших отношениях?

— Думаю, да. Кристель достаточно поверхностный человек, чтобы с большинством людей быть в хороших отношениях. Сам я с Мюриэль почти незнаком.

— Вам когда-нибудь встречалось имя Милдред Хэвиленд?

— Как вы говорите?

Я повторил.

— Нет, — сказал он. — А что, я должен ее знать?

— На каждый мой вопрос вы отвечаете вопросом, — сказал я. — Нет, у меня нет оснований считать, что вы знали Милдред Хэвиленд. Особенно если вы были почти незнакомы с Мюриэль Чесс. Завтра я вам позвоню.

— Обязательно позвоните, — сказал он и после паузы добавил: — Я очень сожалею, что вы попали в эту историю. — Он снова помедлил, наконец сказал «Доброй ночи!» и повесил трубку.

Сразу же раздался звонок. Телефонистка заявила недовольным тоном, что я опустил в автомат на пять центов больше, чем следовало. На это я ответил, что охотно сунул бы в ее автомат кусок дерьма. Это ей почему-то еще больше не понравилось.

Покинув кабинку, я сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Ручная косуля с кожаным ошейником загородила мне выход из калитки. Я попытался ее ласково отодвинуть, но она стала теснить меня боком. У нее было игривое настроение, она ни за что не хотела выпускать меня из калитки. Тогда я перелез через забор, сел в свой «крайслер» и поехал обратно в город.

В «штабе» Паттона горела висячая лампа. Но барак был пуст, а записка «Вернусь через двадцать минут» по-прежнему торчала в двери. Я дошел до причала. Несколько моторок и гоночных катеров продолжали носиться по шелковой глади. На противоположной стороне озера виднелись крошечные желтые огоньки в игрушечных домиках, приклеившихся к склонам. Одна-единственная яркая звезда горела на северо-востоке над цепью гор. На вершине высоченной ели сидела малиновка и ждала, пока достаточно стемнеет, чтобы запеть свою вечернюю песню.

Немного погодя она запела. Это было восхитительно. Потом она вспорхнула и исчезла в невидимых глубинах неба. Я бросил сигарету в неподвижную воду, сел в машину и снова поехал в направлении озера Маленького фавна.

Глава 11

Шлагбаум был опущен. Поставив «крайслер» между двух елей, я отправился пешком. Я старался держаться края дороги, поближе к лесу, пока не увидел вдруг между ветвями свечение маленького озера. В домике Билла Чесса темно.

Здания на другом берегу казались неопределенными тенями на блеклом гранитном фоне. Поблескивала вода, переливаясь через край дамбы, и почти беззвучно стекала в ручей. Я прислушался, но это был единственный звук.

Дверь хижины Билла была закрыта. Я наощупь добрался до задней двери, но на ней красовался огромный висячий замок. Тогда я исследовал ставни. Они были тоже заперты. Лишь одно узкое окошко на северной стене было без ставень. Рама была закрыта. Я остановился и снова прислушался. Ничто не шевелилось, деревья были такими же молчаливыми, как их тени.

Я попытался просунуть между створками окна лезвие перочинного ножа.

Крючок не поддавался. Прислонившись к стене, я задумался. Потом нагнулся, поднял камень побольше и стукнул им в то место, где соединялись створки окна. Задвижка из сухого дерева разлетелась с треском. Окно отворилось в дом, в темноту. Я подтянулся, перекинул ногу через подоконник и с трудом протиснулся внутрь. Тяжело дыша от напряжения, я снова прислушался.

В глаза мне ударил слепящий луч яркого света.

Спокойный голос сказал:

— Передохните, мой мальчик, вы совсем запыхались!

Луч света пригвоздил меня к стене, как раздавленную муху. Потом я услышал щелчок выключателя, зажглась настольная лампа. Луч фонарика погас.

Джим Паттон сидел в старом коричневом кресле, рядом со столом. Скатерть с кистями, спускаясь с края стола, прикрывала его колени. На нем была та же одежда, что и днем, поверх нее кожаная куртка, которая несомненно когда-то была новой — вероятно, во времена его предков. Руки его были пусты, не считая сильного карманного фонаря. Такими же пустыми были и глаза. Только челюсти двигались в привычном темпе.