A me, Faust!
(Пойдем со мною, Фауст!)
Мефистофель
Жизнь часто во много раз удивительнее вымысла. Например, самое крупное в финансовой истории США мошенничество – дело корпорации «Энрон» – наводит на мысль: не пора ли расширить толкование термина «организованная преступность»? После краха «Энрона» многие служащие и одновременно акционеры компании остались без работы, а некоторые – и без пенсии, в то время как верхушка корпорации, знавшая о грядущем фиаско, успела вовремя обратить свои акции в наличные деньги.
Многие выборные лица, представители почти всех политических партий, получали от корпорации щедрые пожертвования – то есть были на содержании у «Энрона»?
Руководители аудиторской фирмы «Артур Андерсен», проверявшей деятельность «Энрона», уничтожили потенциально опасные документы – не напоминает ли это поведение нелегальных букмекеров, которые, узнав о предстоящей облаве, спешно ликвидируют корешки квитанций, заполненных клиентами?
Зная о грозящем коллапсе, высшие чины «Энрона» поощряли своих служащих покупать как можно больше акций компании, уверяя, что дела корпорации никогда не были столь блестящи, – проводили работу по намеренному созданию «дутых акций»?
Организованная преступность не всегда является уделом людей с итальянскими фамилиями. В наше время гораздо чаще, чем нам кажется, неприглядными делами занимаются некоторые вполне уважаемые и известные представители деловых кругов. И хотя существование двойных стандартов в мире корпоративной организованной преступности ханжески замалчивается, все мы знаем, что нужно сделать с руководителями корпорации «Энрон», если их когда-либо привлекут к суду и признают виновными.
Вместо особой тюрьмы для «уважаемых, но оступившихся» бизнесменов, своего рода федерального загородного клуба, пусть-ка посидят в обычных тюрьмах, куда отправляют так называемых обычных мафиози[1].
– Неужели он и правда такой дурак? – спросил Джимми Пинто, косясь на клочок бумаги у себя в руке.
Половина девятого утра; небо над Нью-Йорком серое. Улицы еще не высохли после только что закончившегося ливня.
Джимми Манджино, мускулистый здоровяк лет тридцати пяти, с черными курчавыми волосами и густыми бровями, пил кофе из пластикового стаканчика и рассматривал кирпичные домики на Койл-стрит. Подбородок у Манджино зарос двухдневной щетиной.
– Сколько, говоришь, он дал парикмахеру? – спросил Манджино.
Пинто, тоже мускулистый, но коренастый, выглядел моложе своих пятидесяти с небольшим. Подняв голову, он помахал клочком бумаги, который сжимал в руке.
– Пятьдесят восемь тысяч, – ответил он. – Прикинь!
Манджино притворно улыбнулся.
– Уж эти мне богатые сынки. – Он отпил еще кофе. – Купаются в деньгах и не знают, куда их выкинуть.
Пинто прикусил губу.
– А мы с тобой околачиваемся тут, как два урода, и стараемся выбить денежки назад.
– Как по-твоему, у парикмахера хоть что-нибудь есть? – спросил Манджино, допив кофе и озираясь в поисках урны, куда можно было бы выкинуть пустой стаканчик.
Пинто покачал головой:
– Скорее всего, нет. Даже паршивая парикмахерская ему не принадлежит. Говорят, он завел себе подружку-пуэрториканку и вложил денежки в ее ресторан. Сначала десять тысяч, а потом и все остальное. А потом он погорел.
– То есть твой друг Ларри погорел, – уточнил Манджино.
– О том и речь. – Пинто достал пачку сигарет «Кэмел», закурил, глубоко затянулся. – Парикмахер – старикан, эмигрант в первом поколении. Можно сказать, только что из Италии. Ему шестьдесят два года, и у него все заложено-перезаложено. И вон тот дом тоже. – Пинто глянул в бумажку с адресом. – Номер двадцать один восемьдесят шесть.
– Значит, – сказал Манджино, – выбивать из него пятьдесят восемь кусков – все равно что выжимать воду из камня.
– Именно поэтому Ларри и посулил половину тому, кто вернет ему денежки, – ответил Пинто. – Он прекрасно понимает, что без посторонней помощи не видать ему ни гроша. Вот и нанял двух болванов, а конкретно – нас с тобой. Он хочет, чтобы мы слегка припугнули старика, может, немножко его поломали. Но по отношению к нам это полное свинство. Ларри сам виноват, сделал очередную глупость – а уж глупостей он успел наделать предостаточно. А теперь хочет, чтобы за его выходки заплатил старик.
Манджино достал пачку «Мальборо» и тоже закурил.
– Но ведь старик все-таки взял у Ларри деньги и не вернул, – пробормотал он, не вынимая изо рта сигарету.
Пинто глубоко вздохнул:
– Вот ты, Джимми, дал бы парикмахеру, который даже не владеет своей парикмахерской, пятьдесят восемь кусков? Сначала подумай, потом ответь.
– Ни хрена, – ответил Манджино.
– У меня таких денег отродясь не было, но я бы тоже ответил так, как ты: «Ни хрена», – кивнул Пинто. – Пусть даже Ларри вначале ссудил ему всего десять кусков, а именно так наш придурок и поступил. Но зачем, во имя всего святого, выкидывать еще сорок восемь тысяч? А Ларри выкинул. Почему? Наверное, хотел застраховать свой первый взнос – никакого другого объяснения мне просто в голову не приходит. Кто знает. Но сдается мне, гораздо проще вытрясти пятьдесят восемь кусков из самого Ларри. Или еще пятьдесят восемь. Раз уж он такой тупой, что швыряет денежки направо и налево. Понимаешь, о чем я?
