Женщина в Гражданской войне - [26]

Силы красно-зеленых росли. В двадцатом году мы уже сумели собрать подпольный повстанческий съезд. Средств у нас не было. Я предложила собрать деньги среди сочувствующих крестьян под видом сбора на монастырь. Предложение было принято. Переодевшись монашкой, я стала обходить крестьян и, таким образом, собрала немало денег и продуктов.

После того как наш отряд выгнал белых из станицы Ключевая, местное население убедилось в нашей силе. Теперь крестьяне начали продавать нам продукты даже на деникинские «колокольчики».

Во время отступления Деникина 15-й повстанческий батальон красно-зеленых разоружил около двадцати тысяч деникинцев и с приходом Красной армии присоединился к ней. Отряд с шестидесяти трех человек вырос до нескольких тысяч бойцов.

После восстановления советской власти на Северном Кавказе я работала в Горячем ключе и Пятигорке в качестве военного комиссара.

В одной из станиц мною была создана сельскохозяйственная коммуна. Но на Кубани еще орудовали белогвардейские шайки. Темной ночью ярко вспыхнули два овина на самом краю станицы — налетела банда. Я вскочила с постели и схватила винтовку. Затрещали по всей станице выстрелы. Мы рассыпались цепью по огородам, отбиваясь от налетевших бандитов. Жестокий бой продолжался свыше суток. На помощь к нам пришел из соседней станицы отряд казачьей бедноты, и банда была отогнана. Многих коней, коров и овец не досчитались мы после ухода бандитов.

Долго еще нам пришлось бороться с бандитизмом, прежде чем на Кубани окончательно укрепилась советская власть.

Сейчас я работаю в Краснодаре на 12-й госшвейфабрике в качестве вахтера. Имею орден. Член горсовета и активистка Комиссии советского контроля.

Л. Аргутинская ТАТЬЯНА СОЛОМАХА

У меня на письменном столе лежит темная папка с тремя тонкими тетрадями, исписанными с начала и до конца.

В первой тетради ровный, крупный, четкий почерк, во второй — мелкий, точно бисерный, в третьей — размашистый, женский, с недописанными окончаниями слов.

К внутренней стороне папки прикреплена небольшая фотографическая карточка. Я долго вглядываюсь в чуть склоненную набок голову с красивым тонким девичьим лицом, обрамленным кудрявыми завитками, в слегка прищуренные лукавые глаза и такую же усмешку на небольших узких губах. На девушке вышитый украинский костюм, вся грудь увешана бусами, а через плечо до небольших щегольских туфелек на высоких каблуках свисает толстая кудрявая коса.

И я хочу представить себе другое лицо, бледное и намученное, с большими, строгими, горящими глазами, лицо «милой сестренки», как называл ее брат Николай, «так славно сумевшей умереть за дело революции».

И я снова открываю тетради и снова читаю эту страшную незабываемую историю.

«Как мне ни стыдно, нервы не выдержали, — и заплакал слезами сейчас, в час ночи, старый партизан, брат Татьяны, Николай Соломаха.

Жалко мне стало ее, дорогую сестру».

Из писем Николая Соломахи.

Тетрадь первая

Мы дружно жили с Таней.

Помню я ее еще совсем маленькой девчонкой, в коротком платьице, босоногую, загорелую, с небольшой косицей на затылке.

Зимой она была занята в школе, вечера просиживала за уроками, а весной и летом нас нельзя было удержать дома. Мы вскакивали на рассвете, забирали по ломтю хлеба, удочки и бежали на речку ловить раков и рыб.

Это было нашим любимым занятием. Мы садились на еще мокрую, росистую траву и, не спуская взгляда с поплавка, часами смотрели на медленно текущую воду Урупа.

Иногда же Таня отбрасывала удочки, и мы начинали игры, которые выдумывала она. То мы были индейцами, то ехали в неведомые страны на воздушном корабле, которым управляла она, то, бродя по колено в болоте, отыскивали старые разрушенные города.

Я беспрекословно подчинялся сестре. Единственно, кто мешал жить, — ребята-казачата. Таня рассказывала мне, что они не давали ей прохода в школе и дразнили, называли мужичкой. Часто Таня возвращалась домой с подбитым глазом, с расцарапанным лицом и с синяками на худеньких руках. Я расспрашивал ее о том, что случилось, и она, смеясь, рассказывала, что дралась с мальчишками. Только от ребят я узнавал подробности. Когда Таню дразнили, она бросалась на казачат с кулаками. Но отцу на мальчишек она никогда не жаловалась.

Однажды мы пошли с ней купаться на реку. День был ясный, ветерок колыхал ковыль, и вся степь блестела под солнечными лучами. Мы долго плавали, Таня визжала, брызгалась, и стоило мне выйти из воды, как она бросалась ко мне, валила на песок и всего обмазывала темной липкой грязью.

А уже позже, когда мы занялись рыбной ловлей, к реке подошли пять казачат.

— А ну, выкидайтесь вон! — закричал старший в темной кубанке.

Таня оглянулась, и я видел, как загорелись ее щеки.

— Если хочешь купаться, иди ниже, а нам торопиться некуда, — сердито бросила она.

— Вот еще новость! — снова закричал казачонок. — Вы тут с себя мужицкую грязь будете смывать, а мы после вас пачкаться станем. Не пойдете — все равно выгоним!

Я не успел опомниться, как Таня схватила камень и бросила его в стоящих ребят. Они разбежались. От них посыпался град камней.

Мы бросились за бугор. Я подносил камни, Таня, целясь, кидала их в подступающих ребят. Кто-то подбил ей глаз, кровь тоненькой струйкой бежала по щеке, но она не обращала на нее внимания и с азартом «отстреливалась». Иногда она поворачивала голову ко мне и коротко отдавала приказания: