Женщина в Гражданской войне - [25]

В момент решительного наступления мне было поручено организовать санитарную помощь. Большинство врачей разбежалось. Один лишь А. Я. Майярович пошел добровольцем. Остальной медперсонал пришлось силой доставлять на позицию. Все же мы отстояли наш Екатеринодар.

После ликвидации корниловщины я опять работала на старом месте. Обстановка была тяжелая, часто не хватало денег на пособия солдаткам. Как-то спровоцированные женщины пришли к нам и стали угрожать разнести отдел социального страхования, если им не дадут пособие. Иорданский и его секретарь, меньшевик, струсили и потихоньку скрылись. Я осталась одна уговаривать возбужденных солдаток. Их собралась громадная толпа, больше трех тысяч. Сначала женщины не хотели меня и слушать, но затем, когда я им пообещала, как только будут деньги, выдать и напомнила, что я выбрана ими же, они успокоились и даже стали извиняться.

Вскоре мы получили из центра деньги и раздали их солдаткам.

В августе восемнадцатого года пришлось нам отступить. Белые заняли Екатеринодар.

В отряде особого назначения я прошла сначала в Невинку, затем в Армавир. Здесь нам пришлось бороться с внутренней контрреволюцией: анархисты хотели разграбить государственный банк. Но мы сумели банк отстоять, не прибегая к оружию, — удалось анархистов убедить отказаться от грабежа. Белые теснили нас. Несмотря на ожесточенное сопротивление нам пришлось оставить Армавир и отступить на Пятигорск. В начале сентября из членов партии был создан коммунистический полк, куда вошла и я. Нас бросили на Ессентуки, занятые офицерскими частями. Подошли мы к Ессентукам. Проливной дождь, грязь по колено. Мы легли в лужи и открыли сильный огонь по белогвардейцам. Только с помощью подоспевшей кавалерии удалось нам разбить офицеров и ворваться в город. В Ессентуках разгорелся рукопашный бой. Офицеры прятались в трубы, в уборные, в колодцы и чаны. Всю ночь вылавливали мы и уничтожали белых, а к утру, переодевшись в офицерские мундиры, двинулись на Пятигорск. Увидев офицерский отряд, вся контрреволюционная свора высыпала на улицы. Мы, конечно, сумели ее забрать.

Впоследствии коммунистический полк был влит в Таманскую армию. Болезнь свалила меня с ног. После выздоровления я была послана в Благодарненский уезд организовывать комитеты военнопленных и беженцев (компленбеж). Положение в это время было очень тяжелым — белые повсюду наступали. Пришлось мне переехать в село Рогули. Здесь я впервые узнала о предательстве Сорокина.

А. Шевченко

В конце декабря меня командировали в Грозный за картофелем для компленбежа. По дороге заболела сыпняком. Больная, без сил, провела я работу в Грозном и поехала обратно. По дороге в Георгиевск тиф окончательно свалил меня.

Кругом шли бои. Отступающие из Георгиевска советские войска не знали, что в местной больнице лежат коммунисты, и во время эвакуации оставили нас, больных.

Город заняли белые. Я сожгла свои документы. Врач разрешил нам, коммунистам, пробыть в больнице еще несколько дней, но в конце концов выписал. Со мной была сестра из отряда Кочубея. Вышли мы из ворот госпиталя, стоим и думаем, куда идти, что делать. Вдруг подходит какая-то женщина и предлагает идти с ней. Через весь Георгиевск она повела нас к себе на квартиру. Сначала мы боялись, что она нас выдаст контрразведке. Но женщина приняла нас радушно, накормила и завила, что сочувствует большевикам. Звали ее Феня. Переодевшись с ее помощью, я отправилась на вокзал, чтобы выехать к себе в Екатеринодар. На вокзале снуют жандармы, офицеры.

Мне удалось спокойно сесть в поезд. По дороге выяснилось, что в Минеральных водах проверяют пропуска. Доехав до станции, я слезла с поезда и отправилась к знакомым женам коммунистов с просьбой меня приютить. Но они не могли этого сделать, так как с минуты на минуту ожидали ареста. Нечего делать, пришлось самой идти в контрразведку за пропуском для дальнейшего пути. Дожидаясь очереди, я замешалась в толпе. К счастью, начальник местной контрразведки был пьян. Он поглядел на меня и вдруг засмеялся.

«Ну, — думаю, — попалась».

Оказывается, он обратил внимание на мои новые, недавно купленные в Петровске ботинки.

— Вы жена коммуниста?

Я не растерялась, смотрю ему в глаза и отвечаю:

— Да, у меня муж четыре года коммунистов в австрийском плену защищает. А ботинки, на которые вы смотрите, я взяла у сестры.

Стала просить у него пропуск. Он ничего не сказал и дал пропуск, а потом попросил меня свезти заодно в Екатеринодар какую-то больную женщину. Даже выдал мне пропуск для бесплатного проезда. Я хотела положить этот документ в карман, распахнула пальто и вдруг вспомнила, что на мне военная гимнастерка. Хорошо еще, что пьяный контрразведчик ничего не заметил. При содействии казака удалось нам с больной беженкой сесть в вагон. Добрались, наконец, до Екатеринодара. От пережитых волнений я так ослабела, что не в силах была выйти из вагона. Случайно увидели нас знакомые солдатки и помогли добраться до квартиры, где жили подпольщики. Сообщили обо мне председателю подпольного комитета Лиманскому.

Приехав в Екатеринодар, первым делом я забрала из приюта находившуюся там мою дочь. Контрразведка пронюхала об этом и принялась меня разыскивать. Пришлось переменить квартиру. Только что устроилась, явился сыщик. Хорошо еще, что хозяйка сумела его напоить. Так и кочевала с квартиры на квартиру. Лечила меня доктор Красникова, тоже подпольщица. Только к апрелю я оправилась от сыпняка. В это время вернулся из плена мой муж. Белые хотели его мобилизовать в свои войска, но он решил бежать в Горячий ключ — там появились красно-зеленые. Звал и меня с собой. Подпольный комитет одобрил наше намерение, и тогда, оставив дочь у знакомых товарищей, перебрались мы к красно-зеленым. Через меня наш отряд поддерживал связь с городом. Работа была очень рискованной. Самым опасным местом был мост через Кубань, где стояли посты. Переходя его, я завязывала щеку, грызла семечки и вообще придавала себе вид торговки. Несколько раз чуть было не попалась белым, и поэтому в конце концов товарищи запретили мне приезжать в город.