Женщина в черном - [9]

В результате значительная часть этих минералов выщелачивается из породы и образуются разуплотненные пласты. Зато ниже, куда уходят вновь возникшие растворы, происходит обратное осаждение кварца и полевого шпата и образуются сильно уплотненные горизонты. И вот эти зоны выщелачивания и уплотнения, которые с помощью соответствующих геофизических приборов можно обнаружить даже с поверхности земли, и могли бы, на мой взгляд, стать надежными индикаторами нефтяных залежей.

— Так в чем же дело?

— А в том, что все это просчитано только на бумаге, промоделировано в лабораторных условиях. А как будет на практике? Чтобы решить это, нужен производственный эксперимент. Но не могу же я сам, своими силами, пробурить скважину глубиной в два-три километра! Необходимо, чтобы кафедра попросила об этом какую-нибудь геологическую экспедицию. А вот этого-то я и не могу добиться.

— Почему же?

— Не верят мне старики. Считают все это малодоказательным. Не хотят рисковать. И вот завтра или послезавтра на заседании кафедры должно быть принято окончательное решение.

— А если и завтра они не согласятся с вами?

— Может вся работа пойти прахом.

— И вы смиритесь с этим?

— Нет, Инга. Я не из тех, кто сдается при первой неудаче. Буду бороться до конца. Не получится здесь — снова уеду в какую-нибудь экспедицию, постараюсь там доказать свою правоту.

— Уедете совсем? — воскликнула Инга упавшим голосом.

— Кто знает, как получится? Но это в крайнем случае. В моем распоряжении еще полгода, и я не теряю надежды переубедить стариков.

— Помоги вам Бог, Никита. Теперь я знаю о ваших главных заботах. Отныне это будут и мои заботы. Но мне хотелось бы немного знать и другое: кто ваши родители, что у вас за семья, с кем вы дружите, как проводите свободное время?

— Родители мои, как и ваши, давно умерли. Никакой семьи у меня нет, живу в аспирантском общежитии. О свободном времени могу только мечтать. Дружу с таким же неугомонным аспирантом с кафедры общей физики, который и помог мне в математическом обосновании моего метода.

— Это ваш лучший друг?

— Как вам сказать… Ведь настоящая дружба — это так много. Это нечто такое большое, что… Ну а Олег… Во всяком случае, это единственный близкий мне человек. Кроме него, у меня нет здесь даже просто хороших знакомых. Впрочем, вру! — улыбнулся Никита. — Сегодня я познакомился с одним действительно хорошим человеком.

— Он тоже аспирант?

— Нет, он даже еще и не школьник. Я познакомился с ним на рынке… — И Никита рассказал о своей встрече с Колькой.

Глаза Инги потеплели.

— Вот вы, оказывается, какой!

— А что, я сделал что-то не так, как надо?

— Нет, вы сделали именно так, как надо. Как, по-моему, надо. И я немного больше знаю теперь вас. Только хотела бы еще спросить… В прошлый раз вы просто поразили меня своим жизнелюбием, своей верой во все хорошее, доброе, светлое. Но что все-таки радует вас в нынешней жизни? И неужели ничего не тревожит, кроме этого злополучного производственного эксперимента?

— Я как-то не задумывался над всем этим. Что меня радует?.. Радует сама жизнь, радует моя работа. Ну, еще, может быть, музыка. Только настоящая музыка. Современную эстраду я не терплю. Потом общение с природой. Разве можно, например, не радоваться восходу солнца, виду бегущих по небу облаков, шумящим под ветром деревьям. Я ведь, в сущности, дикарь, настоящий сын тайги. Город для меня — по-прежнему нечто чуждое. Прошлый раз вы верно заметили: слишком много здесь злобы, жестокости, неправды. У нас в тайге люди открытее, честнее. Да и сама природа… Она тоже чище, первозданнее, милее. Ну а что меня больше всего тревожит в последнее время, так это ваше здоровье.

— Ну, вот, — нахмурилась Инга. — Я серьезно спрашиваю.

— Я серьезно и отвечаю. Думаете, я в самом деле случайно оказался вчера возле вашего дома?

— Нет, не думаю. Потому и хочу сейчас поделиться с вами. — Она с минуту помолчала, явно стараясь побороть в себе какую-то душевную боль. — Я уже говорила, что живу с дедом и тетей… И вот…

Она снова замолчала, еле сдерживая подступившие к горлу слезы.

— И тетка не очень хорошо к вам относится? — пришел ей на помощь Никита.

— Нет, она ничем не обижает меня. И все-таки… все-таки как-то неуютно мне в этом доме. Как-то тоскливо, тревожно, даже… страшно.

— Даже страшно?! Но ведь с вами дед. Или он тоже не очень добр к вам? Помнится, вы сказали, что он бывает каким-то странным.

— Нет-нет, дедушка любит меня, делает для меня все, что бы я ни захотела. А мой страх… Не знаю, как это объяснить… Это действительно связано с дедом. Но не в том смысле, как вы, может быть, думаете. Я тоже люблю дедушку, жалею его, готова сделать для него все, что в моих силах, а он… Они с тетей… Словом, над всем нашим домом витает какой-то рок, все окутано какой-то тайной…

— Это связано с работами деда?

— Нет, скорее со смертью папы и мамы.

— Не понимаю…

— Мне самой ничего не понятно. Но они с тетей что-то скрывают, что-то утаивают от меня, что-то такое, что тяготит и их самих, не дает им покоя ни днем, ни ночью.

— Так, может быть, это что-то все-таки имеет отношение к последним экспериментам Льва Яковлевича?