Женщина в черном - [49]

— Это почему же?

— Потому, прежде всего, что я дал слово своей невесте.

— Чего-чего? Невесте?! Инге, что ли?

— Да, ей.

— Вот так фокус! А кто два дня назад отнекивался у нас дома? Или ты и сейчас меня мистифицируешь?

— Нет, серьезно, Олег. Инга согласилась стать моей женой. Но прежде мы с ней должны разгадать все тайны, которые окружают и ее саму, и ее деда, да и погибших родителей Инги. А это не так просто. Поэтому мне не раз еще придется обратиться к тебе за помощью.

— Ну что же… Жаль геофизику, конечно, хоть ты и не первый, кто предает науку ради красивых глаз. Но дружба прежде всего. Постараюсь помочь тебе и на этот раз. Правда, молодых ученых-иммунологов найти не обещаю. Но с одной аспиранткой-иммунологичкой познакомлю хоть сейчас. Если, конечно, не получу нахлобучку от твоей будущей жены.

— С какой стати?

— Что, ты не знаешь женщин? А впрочем, откуда тебе их знать! — усмехнулся Олег. — Я удивляюсь, как Инга смогла оторвать тебя от твоих нефтяных площадей. Но — ближе к делу. Светлана! Светлана Викторовна! — окликнул он сидящую неподалеку рослую толстушку.

— Чего тебе? — ответила та, не поворачивая головы.

— Подойди сюда, дело есть.

— Что за дело? — лениво протянула она, нехотя поднимаясь с места.

— Да вот один симпатичный геофизик страшно заинтересовался проблемами иммунологии. Познакомься, пожалуйста: Никита Гамов.

Никита протянул руку, но Светлана лишь небрежно повела плечами:

— Вы что, разыгрываете меня?

— Нет, Светлана, мне серьезно надо поговорить с вами, — возразил Никита. — Пойдемте выйдем ненадолго, если не возражаете.

Девушка не заставила себя упрашивать.

— Так что вам от меня нужно? — спросила она, когда они спустились в парк и сели на одну из скамей.

— Дело вот в чем, Света. Я хотел бы просить вас рассказать о директорах института иммунологии, нынешнем и прежнем.

— То есть?

— Ну вот ваш нынешний директор, профессор Строев… Что он представляет собой как ученый, как администратор, как человек? Как относятся к нему работники института? Почему именно он заменил на этом посту академика Гридина? То же о Гридине. Что говорят о нем ваши коллеги? Вспоминают ли прежнего директора? И если вспоминают, то ругают или хвалят? Я понимаю, многое вы можете не знать в силу того, что сами недавно появились в институте. Но кое о чем могли просто слышать, кое-что почерпнуть из воспоминаний старших товарищей, из так называемых «сплетен», бытующих в любом научном коллективе. Словом, рассказали бы вы мне обо всем, чем дышит институт.

— А зачем вам это? — стрельнула глазами Светлана. — Вы же не газетчик.

— Я спрашиваю об этом потому, что у нас на факультете очень много говорят и спорят о вашем институте. А потом… Случилось так, что я близко сошелся с внучкой Гридина…

— Ингой?

— Да. Вы знаете ее?

— Еще бы! Вместе на аэробику ходим. А вы… Тут, значит, замешаны сердечные делишки. Тогда слушайте. Гридина у нас жалеют. Говорят, он был добрый, душевный человек. За своих аспирантов стоял горой. Некоторым помогал даже материально. А Строева не любят. Не любят за его высокомерие, грубость, несправедливость, за то, что окружил себя подхалимами и наушниками. Но больше всего терпеть не могут за нечистоплотность в достижении любых целей. Материал для своей докторской, я слышала, он, мягко говоря, позаимствовал у молодого аспиранта, который доверился ему по простоте душевной, а сам тут же непонятным образом угодил за решетку. Лабораторию свою получил, говорят, по блату, через какого-то высокопоставленного обкомовца. А место директора досталось ему, как я поняла, вообще случайно. В то время развернулась кампания за прекращение работ по генной инженерии. Гридин-то в основном этим и занимался. А Строев ни черта в таких делах не смыслил. Вот он и начал подговаривать своих коллег наложить табу на работы академика. Ну и, конечно, нашлись такие, кто на это клюнул: мало ли в институте «ученых», которые только штаны в лабораториях просиживают. Тем более что Строев недвусмысленно намекал, что в верхах этот вопрос давно решен, и горе тому, кто поддержит Гридина. Словом, образовалась целая оппозиция, и на одном из ученых советов Строев двинул эту оппозицию в бой против директора института. В ответ Гридин обвинил Строева в полном профессиональном несоответствии занимаемой должности и публично пообещал в самое ближайшее время представить убедительные доказательства его нечистоплотности в ходе работы над диссертацией. Для Строева это было как гром среди ясного неба. Говорят, он совсем сник. Но тут произошло это страшное несчастье с сыном Гридина. Старик был настолько потрясен, что не только забыл о своих обещаниях вывести Строева на чистую воду, но и вообще забросил все дела. Этим и воспользовался Строев.

С помощью все того же высокопоставленного обкомовца он добился-таки запрета на исследования, проводимые лабораторией Гридина, а затем и снятия его самого с поста директора. Ну а поскольку никто не сделал для этого так много, как уважаемый Григорий Маркович, то вроде само собой разумелось, что именно он и должен был занять освободившееся кресло директора института.

С тех пор здесь лишь гладь да божья благодать. Гридин вообще покинул институт, вместе с ним ушли и настоящие наиболее крупные ученые. Другие, рангом пониже, скрипя зубами, замкнулись в своих лабораториях. Третьи, в основном те, кто лишь просиживал штаны, совсем воспряли духом, стали, можно сказать, гвардией директора, с помощью которой он и проворачивает все свои делишки. Ясно, что никакой большой наукой, какая была при Гридине, в институте теперь и не пахнет. Вот так и живем — льем воду, то бишь реактивы, режем лягушек, пишем статейки, а толку…