Женщина в черном - [37]

Острая боль от угрызений совести полоснула по сердцу, отодвинув даже тревогу за Ингу. В конце концов, рассудил он, опасность, нависшая над ней, не так уж велика. Если все произойдет так, как сказал бомж, и он останется один на один с преступником, то сумеет постоять за Ингу. Тем более что налетчик, кем бы он ни был, едва ли захочет подвергнуть себя риску быть узнанным и разоблаченным, скорее всего он рассчитывает все сделать без лишнего шума, а любая драка может привлечь внимание если не милиции, то, по крайней мере, лишних, не нужных ему свидетелей. Но вот то, как он, Никита, поступил с бомжем… С тяжелым сердцем и саднящей совестью вошел он в полутемный вестибюль общежития, коротко, на ходу кивнул заспанному вахтеру. Но тот остановил его:

— Гамов, вам письмо.

— Мне письмо?! — не мог не удивиться Никита, давно не получавший ниоткуда ни писем, ни телеграмм.

— Да, вам. Вот, возьмите.

Никита взял письмо, и неприятный холодок пробежал по спине: адрес на конверте был отпечатан на машинке, и сразу бросилось в глаза, что в нем не пропечатана буква «и». Что это, послание от того же «доброжелателя»?

Никита тут же разорвал конверт и быстро пробежал глазами очередную анонимку:

«Уважаемый тов. Гамов!

До меня дошли сведения, что Вы ухаживаете за внучкой академика Гридина и, видимо, намерены на ней жениться. Вынужден Вас предупредить, что это будет непоправимой ошибкой. Академик Гридин — преступник, чья деятельность в самом скором времени будет разоблачена, и он понесет заслуженное наказание. Внучка его Инга Никитична — соучастница преступлений академика и также не избежит наказания. Убедительно советую Вам в Ваших же интересах прекратить всякую связь с этими людьми и тем самым избежать очень серьезных неприятностей.

Ваш доброжелатель».

В тексте анонимки, как и на конверте, не была пропечатана буква «и», но и без этого, по стилю написанного, было абсолютно ясно, что обе они составлены одним лицом. Почтовый штемпель на конверте также был знаком, из чего следовало, что письмо отправлено из того же двадцать девятого почтового отделения.

Но чего добивается анонимный «доброжелатель»? Если в первом случае можно было предположить, что он поставил целью досадить академику Гридину, то что означала эта вторая анонимка? Кому и чем могла помешать женитьба Никиты? Или то и другое — происки Погодина и Строева? Но чего они собираются достичь подобным образом? И при чем здесь двадцать девятое отделение? Погодин, как и Никита, живет здесь, в аспирантском общежитии. Строев — где-то неподалеку от университета. И все-таки двадцать девятое отделение — единственная зацепка, которая может помочь разобраться в этой головоломке.

Но это после! После четверга. Там, в Старопрудном переулке, может, что-нибудь и прояснится. Кстати, что за «секреты» собираются «вытрясти» из Инги преступники? Если речь идет о научных работах Гридина, то в четверг придется столкнуться если не с самим Погодиным, то с кем-то из его сообщников. Если же им понадобился какой-то иной компромат на академика, то в Старопрудный может пожаловать и автор анонимки. А если это одно и то же лицо?

Нет, можно положительно сойти с ума от бесчисленных загадок, обступивших Ингу, а теперь и его, Никиту! И все-таки во всем этом придется разбираться. Только не стоит, пожалуй, пока говорить Инге ни об этой новой анонимке, ни о том, что только что рассказал ему бомж.

22

Он заметил ее сразу, как только переступил порог читального зала. Инга сидела за тем же столиком, за которым он увидел ее в первый раз и так же усердно выписывала что-то из толстого английского журнала. Увидев Никиту, она встала и пошла ему навстречу:

— Давай выйдем, не будем мешать остальным.

Они спустились в парк, прошли в самый дальний его конец и сели на пустующую скамью.

— Ну как, говорила ты с дедом? — нетерпеливо спросил Никита, заглядывая ей в глаза.

— Да, — сдержанно ответила Инга.

— И что он?

— Выслушал меня спокойно, правда, без особой радости, но и без малейшей досады. Сказал, что хочет познакомиться с тобой. Но не раньше чем через две недели.

— Почему?

— Не знаю. Я говорила, что у него есть свои странности. Я не стала уточнять, что он имеет в виду, и тем более торопить его встретиться с тобой.

— Конечно, это ни к чему. Главное, чтобы мы могли по-прежнему видеться.

— Да. И теперь ты можешь приходить прямо ко мне в любое время. Я познакомлю тебя с тетей, дядей Семеном, Глафирой, покажу свою библиотеку…

— Ты говорила и с тетей?

— С какой стати! Я вообще с ней мало разговариваю. Да она, похоже, и не нуждается в этом.

— А как зовут тетю?

— Анна… Анна, кажется, Петровна. У нас в доме никто не зовет ее по имени-отчеству, так что я могу и напутать.

— Но почему Петровна? Ведь она твоя родная тетка.

— Не знаю. Дедушка что-то объяснял мне, когда она только что приехала, говорил о какой-то путанице в документах, возникшей там, где она жила, на юге. Тогда я ничего толком не поняла. А потом, когда стала взрослой, меня это просто не интересовало. Петровна так Петровна. Не все ли равно!

— А дядя Семен, он кем тебе приходится?

— Он какой-то дальний родственник деда. Человек почти неграмотный, очень недалекий, но в общем неплохой. Он приехал из деревни, когда я была совсем еще маленькой. Приехал на лечение, долго лежал в больнице. Потом, чтобы долечиться, временно поселился у нас. Да так и остался в доме деда. Там, в деревне, насколько я знаю, у него нет ни родных, ни близких. Куда же было податься человеку?