Женщина в черном - [24]

— Нет, выбили меня из седла, — ответил Никита и рассказал обо всем, что было на заседании кафедры.

— Так-так… Что же будешь делать дальше? Да ты ешь, ешь!

— Не знаю еще! Хочу посоветоваться с тобой. Без производственного эксперимента, сам понимаешь, не обойтись.

— Это само собой. А если послать их ко всем чертям и попробовать без них договориться с кем-нибудь из геологов?

— Но с кем? С кем? Может, твой отец подскажет что-нибудь? Помнишь, ты говорил о каком-то его хорошем знакомом…

— О нем я и подумал. Он, кажется, этими самыми буровыми ведает. Сегодня же с отцом поговорю.

— Спасибо, Олег. А ты случайно не знаешь аспиранта-иммунолога Вячеслава Погодина?

— Знаю ли я Славку Погодина? Еще бы не знать! Мировецкий парень!

— Чем же он такой мировецкий?

— Спортсмен, весельчак, за словом в карман не полезет. Чего еще надо?

— А знаешь ли ты, что этот «мировецкий парень» способен на любую подлость?

— Славка Погодин?! Не может быть! С чего ты взял?

— С того и взял, что не далее как вчера этот «парень что надо» с полчаса уговаривал меня пошпионить за Гридиным, используя мое знакомство с Ингой, а сегодня вечером я поймал его за прокладкой подслушивающего устройства на даче Гридина.

— Подслушивающего устройства?! Он же ни черта в этом не смыслит!

— Я тоже понял, что он ничего в этом не смыслит. Так он нанял какого-то алкаша за три бутылки водки.

— Вот это новость! Прямо кино! Для чего же все это ему понадобилось? Как он объяснил тебе?

— Сказал, что хочет спасти от гридинских экспериментов все человечество.

— Ха-ха-ха! Так и сказал: спасти все человечество? Узнаю Славку Погодина! Только, послушай, что же тут подлого? Может, он действительно поставил перед собой такую архиблагородную задачу?

— Да? Благородные дела делаются чистыми руками.

— Ну, это, положим, не всегда так. А Гридина прощупать стоило бы. Я сам, как ты знаешь, не прочь проведать, что он там сейчас маракует в своем особняке. Боюсь, в самом деле что-то не совсем безопасное.

— Кто знает… И все-таки я не думаю, что Гридин способен на что-то очень уж злонамеренное.

— Не думаешь? А я вот вчера узнал, что за год или за два до ухода его из института ему было предъявлено обвинение в уголовном преступлении. Он, понимаешь, пользовал своим подпольно изготовленным препаратом одного больного шестилетнего мальчугана, что привело к очень неблагоприятным последствиям.

— Что значит к неблагоприятным последствиям? Мальчик умер?

— Нет, больной остался жив. Но неблагоприятные последствия, как было установлено следствием, устранить не удалось.

— Но разве это такая редкость во врачебной практике?

— Речь идет не о врачебной практике, а об использовании препарата, не прошедшего клинические испытания и не получившего соответствующего разрешения на использование. Это во всем мире считается большим преступлением.

— А как ты узнал об этом?

— Мне рассказал один давний приятель отца, бывший сотрудник Гридина. Он выступал в качестве свидетеля по этому делу.

— Значит, был суд?

— Нет, до суда не дошло, дело закрыли. Но, согласись, это не украшает академика.

— Да, пожалуй. Но как удалось закрыть такое дело?

— Родители мальчика, говорят, отказались от обвинения. Я думаю, их просто подкупили.

— Возможно. Но для чего все это понадобилось Гридину?

— Для чего подкупать родителей?

— Нет, для чего ему, академику, понадобилось предлагать свой препарат для лечения какого-то ребенка?

— Трудно сказать… Разве в порядке очередного эксперимента, чтобы проверить какое-то открытие.

— А этот «давний приятель» твоего отца тоже известен какими-то большими открытиями?

— Что значит известен большими открытиями? Гридин возглавлял лабораторию, к тому же был директор института. А Павел Александрович работал рядовым сотрудником в его лаборатории, так же, как теперь работает в лаборатории Строева. Сейчас, сам знаешь, время ученых-одиночек прошло. И если говорить о больших открытиях, то речь может идти только об успехах крупного научного коллектива, в данном случае всего института иммунологии.

— Ну и что можно сказать в этом смысле о нынешнем институте иммунологии?

— Не знаю, Никита. Я же далек и от биологии, и от медицины. Но если это тебя так интересует, пойдем поговорим с отцом, он должен быть в курсе дела. Ему по должности положено.

— Как пойти и поговорить? Он же, наверное, занят?

— Нет, в это время он или сидит за телевизором, или газеты читает. Пойдем, пойдем! Кстати, и о твоем деле потолкуем.

Олег встал из-за стола и заглянул в кабинет отца:

— Так и есть. Сидит в кресле с газетой. — Он подтолкнул Никиту вперед. — Можно к тебе, батя?

— Да. В чем дело? А-а, и Никита тут! Проходите, ребята, проходите! Чем могу быть полезным?

— Да вот мы поспорили с Никитой… Ты не скажешь, какова сейчас обстановка в институте иммунологии?

— В каком смысле?

— Ну, каков там сейчас уровень производимых исследований, есть ли оригинальные, стоящие внимания разработки, каков выход в практику, в частности в медицину?

— А-а, вон вы о чем! Да садитесь, садитесь, вот тут на диване устраивайтесь, — он свернул газету, снял очки, поудобнее устроился в кресле. — Значит, физики и геологи иммунологией заинтересовались? Так вот, плохи сейчас дела у наших иммунологов. Очень плохи! На днях работу института специально разбирали на президиуме филиала. Картина выяснилась — хуже некуда! За десять лет ни одной крупной работы, сплошное переливание из пустого в порожнее. Выводы были сделаны самые жесткие. Строев получил строгача. Оба его зама — по выговору. Но мне кажется, это дело не поправит. Нет в институте фигуры. А без этого…