Женщина в черном - [17]

Есть, правда, еще один выход: связаться самому, через голову кафедры, с какой-нибудь экспедицией. Но с какой? С той, где он когда-то работал, это не получится: там сменилось все руководство. Хотя это было бы лучшим вариантом. Главный геолог экспедиции Георгий Александрович Славин еще тогда заинтересовался идеями Никиты, он и посоветовал ему поступить в аспирантуру. Только где он теперь, его добрый старый наставник? Впрочем, почему бы не попробовать разыскать его, хотя бы через ту же экспедицию?

Есть и еще одна возможность. Олег только что сказал, что у его отца есть хороший знакомый из «большого геологического начальства». В крайнем случае можно будет попробовать и этот вариант. Но лишь в самом крайнем случае!

Меньше всего хотелось бы сейчас Никите воспользоваться какой-либо услугой со стороны Олега. Может быть, потому, что тот так напористо старался опорочить Гридина? Но с какой стати сам-то он, Никита, столь решительно отмахивается от всего, что приписывается академику? Только потому, что он дед Инги? Нет, это было бы против всех его принципов и правил. Просто он интуитивно не может допустить, чтобы ученый такого ранга был способен сознательно пойти на преступление против человечества.

А если интуиция его подводит? Если то, в чем обвиняют Гридина, не лишено основания? Ведь сама Инга сказала, что у них в доме не все благополучно. А эти слухи о «монстре Гридина», ползущие по городу. В последнее время он наслушался их больше чем достаточно. А слухи, говорят, действительно не возникают на пустом месте.

Значит, надо докопаться до истины самому. Докопаться во что бы то ни стало. И как можно скорее!

Инга, как и обещала, встретила его у самой изгороди, и глаза у нее впервые за все время их знакомства светились радостью и счастьем.

— Доброе утро, Никита, я сейчас! — она быстро, как юркая ящерка, проскользнула в знакомую брешь в заборе, протянула к нему обе руки.

Как хороша, как удивительно легка была она в своем простом сером платьице, в этом стремительном движении, со свободно вьющимися по плечам волосами, с призывно вскинутыми к нему руками!

— Здравствуйте, Инга, — только и смог проговорить Никита, не в силах справиться с охватившим его волнением.

Глаза Инги, ее широко распахнутые цвета густого аквамарина глаза, были теперь совсем рядом, и он увидел в них то, о чем боялся даже мечтать.

— Инга… — снова повторил он, не выпуская из рук ее маленькие прохладные ладошки. — Как я рад снова видеть вас, Инга!

— И я, Никита, — просто ответила она. — И знаете, сегодня я совершенно свободна и могу пойти куда хочу.

— Куда же вы хотели бы пойти?

— Пойдемте на озеро, если сможете выкроить для меня часа три-четыре.

— Хоть целый день! Я, кстати, давно хотел взглянуть на это озеро, да все как-то не мог один собраться. А туда надо ехать или идти?

— Можно ехать, а можно и пешком, прямо через лес. Тут чуть больше километра по лесной тропинке. Я всегда хожу пешком. Мы держим там лодку. А я так люблю грести! И вообще озеро — мое любимое местечко. Значит, пошли?

— Конечно, о чем говорить!

— А чем закончилось заседание вашей кафедры? — спросила Инга, когда они углубились в лес. — Смогли вы убедить своих упрямых стариков?

— Нет, Инга, их ничто не убедит. Внедрение нового всегда сопряжено с известным риском. И хоть в данном случае риск совсем невелик, они боятся его, как черт ладана. Дело осложняется тем, что в нынешних условиях рынка кафедра, как и весь университет, посажена на хозрасчет, и в случае неудачного эксперимента ей придется платить неустойку.

— И много платить?

— Очень много. Но это не имеет значения. Я уверен, что неудачи не будет, все просчитано и проверено неоднократно. А они…

— А они этого не понимают?

— Они просто не хотят понять.

— Что же теперь будет? Вам придется все-таки уехать, и я… — Голос Инги дрогнул. — И я опять останусь одна? — закончила она чуть слышно.

Он взглянул ей в глаза. В них была теперь боль, тревога. И робкая надежда.

И этот тревожный, ждущий взгляд, эти дрогнувшие, как на ветру, ресницы, этот несмелый, упавший до шепота голос вмиг отозвались в нем лавиной нежной жалости, захлестнули ответной болью, заставили забыть обо всех неудачах и бедах.

Да разве можно было даже помыслить, чтобы покинуть ее, такую слабенькую, такую беззащитную, оставить одну со всеми ее горестями, страхами, переживаниями, отказаться от собственного обещания помочь справиться с бесчисленными невзгодами, выпавшими на ее долю?

— Нет, Инга, я никуда не уеду, — твердо ответил Никита. — Это было бы слишком большим подарком моим оппонентам-перестраховщикам. И потом… Не могу я теперь уехать отсюда… — Эти последние слова вырвались сами собой, помимо его воли, и он смущенно замолк, поспешно отведя глаза в сторону.

— Почему? Почему не можете? — не дала ему отмолчаться Инга.

— Ну… просто не могу… — окончательно смутился Никита. — Я вам после скажу почему.

— Ладно, — улыбнулась Инга вновь посветлевшими глазами. — Я не обижусь, если и совсем не скажете. Главное, что останетесь здесь, и я по-прежнему иногда смогу вас видеть. Только… Что же теперь будет с вашей работой? Ведь в прошлый раз вы сказали…