Женщина, которая приходила в шесть - [4]

— Ну уж так-то далеко заходить ни к чему, — совсем разволновавшись, сказал Хосе, и в голосе зазвучали нотки сострадания.

— А если женщина говорит мужчине, что ее мутит от одного его вида, от того, как он одевается, потому что на память сразу приходит, как они тут кувыркались чуть не день напролет, и она уже знает, что ни мыло, ни мочалка не избавят кожу от его запаха?

— Ничего, пройдет, королева, — сказал Хосе, с отстраненным видом протирая стойку. — И нет никакой необходимости убивать за это. Просто пусть убирается с глаз долой, и все дела.

Но женщина говорила, и голос звучал единым потоком, свободным и страстным.

— Ну, а когда женщина заявляет такое, он, вдруг перестав одеваться, бросается к ней, чтобы опять ее целовать и еще…

— Приличный мужчина так не поступит, — сказал Хосе.

— Да? Но если он именно так и сделал? — сказала женщина, раздражаясь и с мучительным беспокойством. — Если у мужчины никакого понятия нет о достоинстве, и он это сделал, и женщину охватывает такое омерзение, что умереть можно, и она уже знает, что единственный способ покончить с этим — взять и всадить ему нож в самый пах?

— Боже, какая жестокость, — сказал Хосе. — По счастью, просто не бывает мужчины, который поступил бы так, как ты говоришь.

— Ладно, — сказала женщина, окончательно раздражаясь. — А если все-таки нашелся один такой? Ты только представь себе. Ну?..

— Как бы то ни было, поножовщина тут ни к чему, просто не за что убивать, — сказал Хосе. Так и не двинувшись с места, он надраивал стойку, явно теряя интерес к беседе.

Женщина ударила по стеклу костяшками пальцев. Она вновь обрела спокойную уверенность.

— Ох и дикарь ты, Хосе, — сказала. — Ни черта не смыслишь ни в чем. — И с силой рванула его за рукав. — А ну скажи, что да, конечно, женщина просто обязана была убить его.

— Э, да Бог с ним, — сказал Хосе в знак примирения. — Как скажешь, так и будет.

— Это ты не для того, чтоб от меня отвязаться? — сказала женщина, дернув его за рукав.

Он бросил на нее теплый, полный сочувствия взгляд.

— Ну… Есть немного, — сказал он. И подмигнул, и были в этом и сердечное понимание, и страшная клятва верности и союза. Но женщина по-прежнему была очень серьезна. Рукав она отпустила.

— Ты пошел бы на ложь ради спасения женщины, которая решилась на такое? — сказала она.

— Ну, это зависит от… — сказал Хосе.

— Зависит от чего? — сказала женщина.

— Зависит от женщины, — сказал Хосе.

— Тогда представь, что это женщина, которую ты очень любишь, — сказала женщина. — Не для того, чтобы… Бывать с ней, ну ты понимаешь, а именно как ты говоришь, что так ее любишь.

— Ладно, пусть будет так, как ты этого хочешь, королева, — сказал Хосе, сразу как-то поскучнев, и вид у него был бесконечно уставшего человека.

Опять пошел к другой стороне стойки. Посмотрел на часы. Увидел, что вот-вот они покажут половину седьмого. Подумал, что вот, значит, через пару-другую минут ресторан начнет заполняться людьми, и может, поэтому с утроенной силой стал натирать стекло стойки, глядя на улицу сквозь оконное стекло. А женщина все сидела на табурете — молчаливая, сосредоточенная, с видом иссякающей грусти следя за движениями мужчины. Она видела его, как видела бы мужчину уже начавшая угасать лампа. Вдруг, не меняя позы, она снова заговорила — голосом, укрощенным добротой:

— Хосе!

Мужчина посмотрел на нее с неясной и грустной нежностью матери-буйволицы. Посмотрел не для того, чтобы послушать ее; чуточку — просто чтобы увидеть, чтобы знать, что она здесь и дожидается взгляда, в котором не будет ни покровительства, ни солидарности. Только капля игры, немножечко — плутовства.

— Я же сказала тебе, что завтра уезжаю, а ты на это ничего мне не сказал.

— Ага, — сказал Хосе, — вот чего ты мне не сказала, так это — куда.

— Туда, — сказала женщина. — В те края, где нет мужчин, которые так и норовят залезть с какой-нибудь женщиной в постель.

Хосе снова заулыбался.

— Что, на полном серьезе уедешь? — спросил, как бы подводя итог целой жизни, и выражение его лица стремительно изменилось.

— Тут уж все теперь зависит от тебя, — сказала женщина. — Если сумеешь верно сказать, в каком часу я пришла, завтра меня здесь не будет, и никогда больше не втравлюсь я в эти дела. Ну как, нравится?

Хосе кивнул, улыбчивый и просветленный. Женщина наклонилась туда, где он стоял.

— Если когда-нибудь снова здесь окажусь, то заревную, когда обнаружу, что другая женщина болтает с тобой в этот час, да еще сидя на этом же табурете.

— Если вернешься, непременно прихвати мне что-нибудь, — сказал Хосе.

— Обещаю, что повсюду стану искать ручного медвежонка, вот что я привезу тебе, — сказала женщина.

Улыбнувшись, Хосе взмахнул тряпкой и провел ею по воздуху, словно протирая невидимое между ними стекло. И женщина улыбнулась, на этот раз от души и не без кокетства. А мужчина пошел к другому концу стойки, протирая ее стекло.

— Ну, так что? — сказал Хосе, стараясь не глядеть на нее.

— А правда, кто бы тебя ни спросил, во сколько я сегодня пришла, скажешь ведь, что без четверти шесть? — сказала женщина.

— Для чего? — сказал Хосе, все так же не глядя и на сей раз словно бы едва ее расслышав.