Женщина из шелкового мира - [50]

Она врала и сознавала, что врет. Ну и что? Ее саму темперамент Аркадия вполне устраивал, а ему явно приятнее была ее ложь, чем какая-то абстрактная правда.

Когда, поочередно вернувшись из душа, они улеглись наконец спать, Мадина попросила, чтобы он не задергивал шторы на окнах. Ночное свечение Парижа было совсем другим, чем зарево в небе Москвы. И ей хотелось, чтобы оно не исчезало из поля ее взгляда до тех пор, пока, сверкнув последним образом, не погрузится в сон ее сознание.

Сверкнув тем единственным, как ясный огонь, образом, который она гнала от себя наяву.

Глава 5

Оказалось, что иностранные языки даются ей легко; до сих пор у Мадины просто не было случая в этом убедиться. Выбор в пользу английского или французского разрешился просто: она стала изучать оба языка, пойдя для этого на курсы. Курсы были настоящие, а не торопливый интенсив, так что занятия происходили каждый день и занимали почти все ее время.

Аркадий эти ее занятия очень одобрял, добавляя, правда, что готовить себя в переводчицы ей нет никакой необходимости. А Мадина себя в переводчицы и не готовила — Аркадий давал ей деньги с той же непринужденностью, с какой пользовался любыми благами, которые они могли ему доставить, и она видела, что тратить деньги на нее доставляет ему искреннее удовольствие, а потому не разводила вокруг этого фальшивых антимоний — мол, не надо так много… ах, я обойдусь как-нибудь попросту…

Он явно не хотел, чтобы она обходилась чем-либо попросту. Ему нравилось ее умение одеваться красиво и просто, а сочетание красоты и простоты было делом недешевым, и он это отлично понимал. И то, как она пользуется косметикой — так, что тени, пудры, помады и прочие уловки очарования почти незаметны на ее лице, — ему нравилось тоже. И что косметика, которая почти незаметна на лице, тоже стоит дорого, не являлось для него загадкой.

Еще ему нравилось, когда она надевала какие-нибудь красивые шелковые платья. Почему-то именно шелковые — он находил, что эта ткань создает ни с чем не сравнимое ощущение роскоши и что эта роскошь необыкновенно идет Мадине.

«Возможно, — думала она. — Я столько лет в шелковом коконе провела — неудивительно, если мне идут все эти шелка».

В общем, он поощрял Мадинину способность толково и вместе с тем не мелочно тратить деньги. Аркадий называл такую способность аристократичной, добавляя при этом, правда, что сам он про аристократизм только в книжках читал.

Эта способность открылась у Мадины неожиданно для нее самой, и так же неожиданно для себя самой она поняла, что обладают ею далеко не все женщины, у которых есть возможность ни в чем себе не отказывать.

Однажды Аркадий позвонил ей днем, пригласил поужинать и предложил, чтобы к вечернему походу в ресторан она купила себе какую-нибудь, как он выразился, прелестную обновку.

— Что-нибудь такое, как ты умеешь, Мадо, — сказал он. — А то я тут погряз в нудных делах, и хочется мне ярких новых впечатлений.

Наверное, дел у него и правда было в последнее время много. Мадина и сама уже догадалась об этом по тому, что он не был у нее больше недели; обычно он заезжал не реже, чем раз в три дня.

«Впечатления? — Она мысленно улыбнулась. — Что ж, пожалуйста!»

Долго бродить по Москве в поисках чего-нибудь необычного Мадине не пришлось. Искомый предмет нашелся в первом же обувном магазине на Маросейке, куда она зашла, не слишком удаляясь от дома.

Этим необычным предметом оказались туфли. Остроносые, легкие, на тонком высоком каблуке, они были словно бы сшиты из матового серебра. Поверх серебра были нанесены черно-белые рисунки — оттиски французских газет, а множество темно-серебряных кнопок впереди были переплетены ярко-красными кожаными шнурками. Все вместе это выглядело так выразительно и необычно, что притягивало взгляд прямо с порога.

Каково же было Мадинино удивление, когда, примеряя туфли и уже точно зная, что обязательно их возьмет, она услышала, как дама, с вялым видом бродящая по магазину, рассказывает в телефонную трубку:

— Пусто. Не на чем взгляд остановить. Я уже полмагазина перемерила — ни-че-го!

Каким изъяном взгляда отличается эта дама, телефон которой сверкает бриллиантами, понять было невозможно. На серебряные туфельки обратил внимание даже Аркадий — сразу же, как только Мадина вошла в ресторан.

— Ну, Мадо! — воскликнул он. — Тебе нет равных!

Возможно, он имел в виду не только туфли, но и туфли похвалил тоже.

К ее появлению Аркадий уже сделал заказ: за полгода, проведенные с Мадиной, он успел понять, что она непереборчива в еде и обычно предоставляет выбор блюд ему. Такую беспечность в отношении неважных вещей он называл одним из признаков ее идеальности.

— Ты совершенно права, Мадо, — объяснял он свой приятный комплимент. — Женщина, которая постоянно суетится и вникает во все подряд, напоминает квохтуху. Расслабься — ты с мужчиной! Ты это понимаешь, и это правильно.

Вряд ли Мадина понимала это сознательно. Во всем своем поведении с Аркадием она подчинялась одной лишь интуиции, и всегда оказывалось, что интуиция ее не обманывает.

— Выглядишь усталым, — заметила она, садясь за стол. — Неделя была тяжелая?