Существует не так уж много приятных вечеринок для молодых женщин, трастовый фонд которых исчисляется восьмизначными цифрами. С другой стороны, не так уж много людей, способных представить жизнь молодой женщины, трастовый фонд которой исчисляется восьмизначными цифрами, и понять, каково это — беззаботно жить в стеклянной клетке.
Наверное, именно поэтому Шелби Тейт и было глубоко наплевать на мнение всех остальных. Она была несчастна, страдала, и все прочие могли умолкнуть и не мешать ей жить собственной жизнью.
Можно подумать, ей бы это позволили.
В настоящий момент Шелби стояла в большой гостиной филадельфийского особняка Тейтов на Мейн-лейн, а ее дорогой — и единственный — брат читал ей нотацию о долге и обязанностях тех, кто принадлежит к фамилии Тейтов. В этот жаркий июньский день на Шелби были хлопковое платье и практичные, но дорогие белые туфли-лодочки.
Шелби имела целую дюжину шорт, но только теннисных, поэтому носить их можно было лишь на корте. Лиф без спинки и рукавов, с завязочками на шее и на спине, обрезанные джинсы и сандалии из ремешков в ее кругу считалось носить неприличным. Но сама Шелби придерживалась иного мнения.
Ее натуральные светлые волосы гладкой волной ниспадали почти до плеч. Классический стиль а-ля Грейс Келли — как и черты ее лица, как и ее родословная. Породистая — вот какая была Шелби Тейт от макушки до стройных лодыжек.
Но ее гардероб и внешность составляли всего часть того, что входило в представление о Тейтах. Было и другое. Много другого.
Тейты не воевали; они посещали школу. Они не выступали против войн, пока находились в школе. Тейты не устанавливали моду, равно как и не следовали ей. Никогда ни один Тейт и часа не провел ни в тюрьме, ни на рок-концерте, ни на прогулке по улице. И уж конечно, никто из них не подвизался в политике. Их телевизоры всегда были настроены на канал общественного вешания.
Тейты обладали прекрасными манерами и вели себя достойно, как люди хорошо образованные и великолепно воспитанные. Свадебные фотографии Тейтов публиковались в лучших журналах. Их дети учились в частных школах. Друзей им находили среди ровни, встречавшейся не слишком часто.
Мужчины шли по стопам отцов, занимаясь семейным бизнесом, дочери составляли отличные партии, а матери устраивали благотворительные балы и соревнования по крокету.
Быть Тейтом — это вам не фунт изюму.
— Ты слушаешь меня, Шелби? Мне не хочется заострять на этом внимание и казаться жестоким, но. по-моему, ты меня не слушаешь.
Шелби отвернулась от окна, выходившего на скучный, ухоженный сад позади особняка Тейтов, и улыбнулась брату.
— Разумеется, я слушаю тебя, Сомертон. — Она запустила пальцы в волосы и осмелилась заложить выбившуюся прядь за правое ухо. — Лимузин приедет сюда в семь, и ты был бы очень признателен, если бы я хоть раз в жизни спустилась вовремя, чтобы не заставлять ждать всех остальных. В конце концов, даже вообразить нельзя, кто пожелал бы пропустить начало вечера.
Сомертон Тейт нервно откашлялся, не глядя на сестру.
— Не надо так, Шелби. Неужели я хочу слишком многого, прося тебя проявить пунктуальность и надеясь, что ты приложишь некоторые усилия, чтобы повеселиться?
Шелби покачала головой:
— Нет, Сомертон. Прости меня. Просто это такая ерунда, вот и все. — Тейтам позволялось быть вульгарными, но не выходя за пределы строго определенных выражений. Например, что-то Тейты могли назвать ерундой, но не кучей дерь…
Шелби вздохнула.
— Не знаешь ли, Сомертон, сколько благотворительных балов должен посетить человек? Может, существует квота? Когда мы спасем предусмотренное количество китов, деревьев… или бездомных далматинов на этой неделе? И не более ли эффективно, а смысле экономии денег, отказаться от оркестра, цветов, поставщиков и просто послать чек?
Ответа на ее вопрос у Сомертона не было. Да и откуда? Они же Тейты, четвертое поколение, живущее на Мейн-лейн в Филадельфии. Они посещали благотворительные балы. Почему? Потому что всегда это делали и всегда будут делать до скончания века.
Сомертон Тейт был на четыре года, старше Шелби и на три дюйма ниже — худощавый блондин, чувственно красивый и довольно-таки субтильный, со светлыми, уложенными во влажном состоянии волосами и довольно близорукими голубыми глазами. Он принадлежал к категории тех мужчин, которые носят костюмы и никогда — одежду спортивного стиля. Даже его теннисные белые брюки никогда не смели измяться. По мнению Шелби, он не потел. Когда ты — один из Тейтов, подобное непозволительно.
И теперь Сомертон дулся. Он в самом деле здорово надулся, поджав губы и немного скривив их, а потом сел на один из шератоновских диванов, аккуратно согнув ноги, сложив руки, почти уронив их на колени, и вздернув свой начинающий подрагивать подбородок с ямочкой.
Сомертон уже нарушил одно неписаное правило Тейтов, и, поскольку считал себя нерешительным, это был такой сногсшибательный проступок, который заставил бы целые поколения Тейтов перевернуться в своих мраморных усыпальницах, если бы это допускали чопорность и скованность, какими они отличались при жизни.
Ему и Джереми, его «очень хорошему другу», повезло, что на геев в этом сезоне была мода. И Сомертон мог не обращать внимания на небольшие взбрыки Шелби, потому что она совершенно спокойно приняла Джереми. Сомертон не допытывался почему — стояла ли за этим некая скрытая либерально-демократическая слабость, или Шелби просто не заботило поведение брата. Последняя мысль угнетала Сомертона, поэтому он изгнал ее из головы.
