Жениться на той, кто первой успеет - [5]

Луис положил разбитые часы в карман и закрыл за собой дверь.

Он сидел на скамейке напротив больницы и смотрел, как голуби поедали старую шелуху от арахиса. Когда он полез в карман за часами, то порезал палец осколком стекла. Он сосал палец, а свободной рукой перевернул часы. «Человеку моей мечты. Ида. 3/12/62», — было выгравировано на обратной стороне.

«Вот попал,» — подумал Луис. Он полез было в карман за Девушкой Своей Мечты, чтобы разорвать ее на мелкие части, но обнаружил, что забыл фотографию в другом пальто.

Вдруг он почувствовал, как осколок выходит из пальца вместе со сладкой струей крови. Без всякой задней мысли, он проглотил его и почувствовал, как он прошел через горло, гортань и, в конце концов, приземлился где‑то рядом с сердцем.

Фото 21. Джун и Сьюзи Минтерн, в одинаковых платьях подружек невесты, сфотографированы во время краткой беседы, состоявшейся, когда они подкрашивали губы в ванной.

Джун, чтобы начать разговор, спрашивает у Сьюзи, когда та вернулась из Ботсваны. Удивленная Сьюзи поясняет, что последние три года она прожила в Атланте, работая представителем по закупкам одного из южных универмагов под названием «Бинкс». Сьюзи (Сьюзан теперь) говорит, что влюбилась в юг и считает его гораздо более утонченным местом. Позже, когда Барт будет раздевать ее в мотеле «И–Зи Слип», она скажет ему, что в Атланте элегантны даже пьяницы. У Барта ничего не получится той ночью, и Сьюзан будет лежать без сна рядом с ним, обнаженным, слушая его храп. Она странным образом ощутит гордость за себя — как будто она победила его в игре, в которой женщина выиграть не может, например в баскетбол один на один. С самого начала их совместной жизни любовь Сьюзан к своему мужу, Барту Шайдеггеру, неразрывно будет связана с жалостью, а также с пьянящим чувством собственного превосходства.

Фото 22. Виолет у телефона–автомата, в свадебном платье, на голове — бигуди.

Может быть, это была месть. Возможно, если бы она не застукала их вдвоем в «Орлином Гнезде», она бы не излучала того гордого, бесстыдства отвергнутой, которое так привлекает некоторых мужчин, — тех, у кого сильно развиты одновременно и материнские и плотоядные инстинкты.

Его звали Шейн — совершенно бесшумное, неземное имя для человека, который посвятил свою жизнь восхищению тем, чего никогда не мог иметь. Сначала она проводила у него один вечер в неделю, а потом два и три, сидя в одном из потрескавшихся кожаных кресел Шейна, слушая пластинки Фрэнка Синатры и попивая превосходный светлый индийский ром, который Шейн наливал ей в высокий стакан. Она была заинтригована какой‑то его святостью, чрезмерной добротой, которая всегда граничит с извращенностью.

Она врала Луису, говоря, что нашла себе частные уроки в Квинсе. Шейн настаивал на том, чтобы платить ей, чтобы избежать подозрений. Может быть, поэтому она позволяла ему так к ней прикасаться. У Шейна было кольцо с его инициалами, которое он любил прижимать к ее векам, оставляя на них клеймо собственности, которое было потом видно всякий раз, когда она моргала.

Возвращаясь на поезде к Луису, она перебирала пальцами двадцатки, которые давал ей Шейн, и не испытывала ни малейшего чувства вины. Скорее — формулировала Виолет — она создавала свои собственные тайны, свои собственные желания, свои собственные темные места, и уже не была той простодушной светловолосой девочкой–оптимисткой, с душой нараспашку, которая бодро убеждала людей употреблять слово «верхний» вместо слова «нижний», слишком глупой для того, чтобы познать удовольствие, которое получаешь, обманывая кого‑то.

Фото 23. Луис и Джун ругаются за конюшней перед началом церемонии.

Джун только что испуганно сказала Луису, что Сьюзи Минтерн никогда не была в Ботсване.

— Виолет подставила нас, — говорит Джун.

Луис чувствует не столько вину, сколько глупость своего положения. Она победила его в его собственной игре. Мысль о том, что кто‑то может наблюдать за ним самим, никогда в жизни не приходила ему в голову. Он чувствует, что новость вызвала у него дрожь — то ли отвращения, то ли возбуждения, он еще точно не знает.

Джун смотрит на него коровьими глазами, поглаживая рукой свою сумку. Луис хватает сумку и грубо сует руку в ее шелковые внутренности. Он достает из нее их фотографию, сделанную в «Орлином Гнезде».

— Как ты смела? — шипит он, махая фотографией перед ее лицом.

Джун пытается вырвать у него фотографию, но Луис, подняв ее над головой, разрывает ее на мелкие кусочки.

Солнце светит сквозь ее газовое платье, и Луис видит ее всю. С отвращением, он отталкивает ее. Такая же, как любая баба, бормочет он, направляясь обратно к усадьбе. Не то, чтобы он не любил женщин. Отвращение у него вызвало то, что Джун пыталась выставить себя какой‑то особенной.

Другое дело Виолет, — с гордостью думает он по дороге к часовне, где будет венчаться. Все время Виолет внушала ему, что она всего лишь самая обыкновенная девушка, а оказалось, что она сделана из того же извращенного теста, что и он.

Фото 24. Виолет стоит у телефона–автомата, и ветер сдвинул фату ей на лицо.

Снова включается автоответчик, и мужской голос, записанный на фоне звуков Синатры, говорит: «Меня нет дома, но если вы оставите свое имя и номер телефона…»