Женечка, Женька и Евгеша - [6]

В конце концов победа, если так можно сказать, осталась за ним. Присягу он так и не принял, потому что в ней речь идёт об оружии, и его отправили в лазарет медбратом. Он ухаживал за больными очень заботливо, таскал «утки» и прочие устройства, регулярно давал свою кровь. Никогда не ходил в самоволку, потому что обманывать командиров грех. Над ним некоторые посмеивались, крутили пальцем у виска, а он был твёрдо уверен в своей правоте.

Наше отделение послали пыжевать пушки после офицеров. То есть, у офицеров были плановые стрельбы, после чего мы эти пушки драили. Вообще говоря, имеются установки для пыжевания пушек, но считается, что надо молодым пыжевать вручную. Чтобы прочувствовали. И вот мы пыжуем, настало время ужина, а на ужин нас не отпускают: пусть командир отделения сходит в столовую и закажет расход на всё отделение. Женечка сходил, мы спокойно допыжевали, пошли, как водится, строем в столовую. А наш расход слопали. Мол, мы ждали-ждали, вы не пришли, так и сами виноваты. До завтрака не помрёте, случаев таких не было.

Мы не ожидали, что Женечка так раскричится: «Если сейчас же не будет ужина отделению, пойду к оперативному дежурному, а если не поможет, к Командиру.» Дежурный по кухне ему: ты, мол, младший сержант, совсем дурной, будет тебе генерал этой ерундой заниматься. «Хорошо, - говорит Женечка, - я иду, а вы смотрите, что получится.» Нам сказал: «Ждите меня.» Повернулся и пошёл.

Дежурный по кухне не стал дожидаться, «что получится». Фиг, мол, с тобой, дурачок, заводи своих. Не хочется просто возиться с таким, а так бы, сам знаешь.

Отварили по-быстрому макароны, по полбанки мясных консервов на человека, чаю. С таким удовольствием слопали!

В роте старшина налетел на Женечку: где шлялись? Он объяснил, мы подтвердили. «И пошёл бы к Командиру с этой ерундой? Младший сержант - к генералу?» - удивляется старшина. Женечка кивнул: «Если командир я, то голодные они по моей вине. А зачем это мне?» Старшина покачал головой: «Ну-ну, Розов.»

Мы все очень зауважали Женечку. Потому что были подобные случаи, когда первогодки оставались голодные. Что это такое, знает только тот, кто испытал на себе. Первые месяцы службы – это постоянное желание поесть и поспать. «Два страстных желанья, одно к одному, душа во мне пламенно будит.» - декламировал нам Женька, утверждая, что стихи именно об этих желаниях. Конечно, со временем мы привыкли к армейскому рациону. Как нам утверждали, научно обоснованному. Мы же говорили: с голоду не подохнешь, но к бабам не потянет. Оказалось, потянет, ещё и как!

В первые месяцы службы очень изменяются взгляды на окружающее. Мы оказались в другом мире, настолько другом, что ранее устоявшиеся взгляды не могли остаться прежними. Скажем, отношение к командирам у нас было сформировано книгами и кинофильмами. Всё оказалось иначе. Беспрекословное повиновение любому, самому дурацкому, на наш взгляд, иногда просто тупому пожеланию офицера вызывало сильнейшее нежелание его выполнять. Не хочешь, а вынужден делать. Доходило до того, что все приказы и распоряжения казались глупыми и ненужными. Любые. Причём, сами же офицеры, нам казалось, делали всё возможное, чтобы мы так считали. Постепенно это прошло, но ядовитый осадок оставался долго.

Небольшой пример. Я в наряде по роте и мою лестницу. На улице непогода, соответственно, грязь. Входит офицер, и не помыв сапоги в специально установленном корыте с водой и щёткой, идёт по лестнице, топая по ступенькам, чтобы с сапог слетела грязь. Он ведь знает, что мне, дневальному, придётся вымыть за ним, видит, что я мою лестницу, но сапоги на входе в казарму не помоет. Сейчас он войдёт в спальное помещение и потопает в грязных сапогах по полу, который я только что натёр, а мне придётся его мыть и ещё раз натирать. Он разве не понимает, какое отношение к себе формирует у солдата? Когда он, извините, вытирает задницу и бросает использованную бумагу на пол, мочится мимо писсуара? Плюёт или сморкается на чистый пол? Курит где попало и стряхивает пепел там, где стоит? Он прекрасно знает и видит, что дневальные круглые сутки вылизывают казарму. Нам толкуют на политзанятиях, что в бою надо беречь жизнь офицера, без командира всем хана. Да пропади он пропадом, такой командир!

В литературе встречались случаи, когда обозлённые солдаты во времена Империалистической стреляли во время атаки своим офицерам в спину. Спрашивали не раз старшину, бывало ли такое во время Отечественной. И по тому, как старшина слишком уж завозмущался, поняли, что бывало, и не раз. Между собой мы рассуждали так: ну да, те офицеры были сплошь дворяне-кровопийцы, на войну народ гнали силком, вот те и стреляли. А взять, скажем, капитана такого-то или старлея этакого-то, да и другие не лучше, так и ничего странного не будет, если стрельнуть такого.

Ротный, правда, отрицать не стал. Бывало иногда, особенно в тяжёлые времена. Редко, но бывало. Но это надо солдата довести до точки, до такой степени отчаяния. Уже где-то к середине сорок второго это прошло. И позже таких случаев не было.

Постепенно мы научились видеть и различать. Ни наш старшина, ни Батя или КП, или те же наши ротный и взводный никогда так не делают. Гавкают, да, наказывают жёстко, да. Но никогда не свинячат, никогда не хамят. И никогда не требуют больше того, что определено Уставами, и прежде чем требовать, дают солдату всё то, что ими определено. Разговоры об этом прекратил помкомвзвода. Чапаев пришёл на войну трактористом, Буратино до первого ранения был пулемётчиком в пехоте, Батя был заряжающим, КП в сорок втором пришёл на войну командиром экипажа. Ну, как тогда было: после десятилетки – краткосрочные курсы командиров – и вперёд с песнями! «Война – очень хороший «воспитатель»,- со смешком сказал старший сержант,- она учит, что любой командир без солдата – полнейшее ничто. Если не меньше. И сама жизнь любого командира ничего не стоит без хорошо подготовленного солдата. Все, кто прошёл войну, узнали это на своей шкуре и остались людьми, остальные – кто как воспитан папой с мамой. Так что, солдаты, имеющий голову да подумает.» Нам пришлось согласиться.