Жена Тони - [104]

В номер ворвался Тони.

– Получилось, Чич, получилось! – Он приподнял ее и закружил. – Мне дали роль. Я там еще и петь буду. Причем они сказали, что если студии понравится, они вставят и вторую песню.

– Милый, это чудесно!

– Съемки начинаются через неделю.

– Но ведь девочки только-только пошли в школу.

– Так переведем их в другую.

– Ты так думаешь? – спросила Чичи.

– А почему бы и нет? Тебе ведь очень понравилась Калифорния.

– Действительно. И знаешь что? Мы хотим быть там, где будешь ты. И это намного лучше, чем бесконечные гастроли. Ты сможешь записывать пластинки, время от времени выступать. Не станем больше жить на чемоданах.

Тони только теперь, казалось, заметил пеньюар Чичи.

– Ты ждешь гостей?

– Ты поспел прежде Уильяма Холдена.

– Экий я везучий. – Тони ее поцеловал. – А что, тебе нравится Уильям Холден?

– Да я просто пытаюсь вызвать твою ревность.

– Почему это?

– Чтобы ты меня лучше помнил.

– Я бы ни за что не смог тебя забыть.

– Вот тогда и начинаются проблемы, Савви, – сказала Чичи, целуя его. – Когда ты меня забываешь.

– Напомни-ка мне, что мы вообще здесь делаем?

– Просто перемена обстановки.

– Но у нас ведь есть своя квартира. Господи, да мы можем дойти туда пешком.

Чичи огорчилась – муж портил все волшебство. Она так тщательно запланировала этот маленький отпуск, а он обдает ее холодом. Наконец она сдалась.

– Номер был бесплатный, Савви.

– Я постоянно в гостиничных номерах.

– Но я-то нет.

Тони посмотрел на жену и понял, что она давно нуждалась в перемене.

– Иди сюда. – Он обнял ее. – Прости меня. Иногда я такой недогадливый.

Он наклонился и выключил ночник. Чичи расстегнула его рубашку. Их губы встретились, и они улыбнулись друг другу сквозь поцелуй.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Тони.

– Что каждый раз, когда мы целуемся, мы начинаем все сначала?

– Каждый поцелуй – это шанс снова влюбиться.

– Мне нравится, как это звучит. Как строчка из песни.

– Утром запишешь. Сейчас мы заняты.

Тони взял жену на руки и уложил ее на кровать. Звезды над Нью-Йорком пробивались сквозь синюю ночь, мерцая как жемчужины, а Тони и Чичи начали все сначала.

Изотта принесла внучкам блюдо с дольками яблока и кусочками сыра. Рози и Санни потянулись к угощению, но Чичи метнула на них строгий взгляд.

– Что надо сказать, девочки?

– Спасибо, Nonna!

Девочки подвинулись на диване, освобождая место для бабушки.

– Все это так увлекательно! – сказала бабушка.

– Моего папу покажут по телевизору! – крикнула Санни.

– Это и мой папа! – заорала Рози.

– Прекратите вопли, мы ведь хотим услышать, как папа будет петь, – приструнила их мать.

– А нам разрешили не ложиться до девяти! – похвасталась бабушке Санни.

– Как только папа споет, немедленно в постель, – отрезала мать.

На небольшом экране телевизора появился Тони и запел «Бонус, бонус». Его полосатый черно-белый галстук так выделялся на груди, что словно вибрировал. Чичи бы ни за что не позволила ему надеть такой галстук.

– Папочка странно выглядит, – сказала одна из близняшек.

– Почему у него волосы дыбом? – подхватила другая.

Чичи наклонилась поближе к экрану.

– Разве?

– Они, наверное, наложили помаду для волос, – безапелляционно заявила Санни. – Вот и взяли слишком много. Выглядит как начес.

– Не начес! – возразила ей сестра.

– Вот увидишь, завтра в школе Моника Гибсон наверняка скажет, что наш папа сделал начес.

– Объясните Монике, что это невозможно, у него недостаточно густые волосы для такого. Ну все, бегом в постель. И зубы почистите, – скомандовала Чичи.

– Мама, а Рози не берет зубную пасту! – наябедничала Санни.

– У меня от нее рот горит, – объяснила Рози.

– Нельзя без зубной пасты, иначе на зубах будут черные точки, – напомнила им Чичи.

– Я прослежу, – предложила бабушка.

Как только Изотта и девочки ушли наверх, Чичи позвонила Тони в студию.

– Ты был великолепен, милый.

– Правда так думаешь?

– Все было тип-топ. Безупречно.

– Они со мной спорили из-за рубашки и галстука, – пожаловался он.

– Скажи им, чтобы в следующий раз отправили тебя в костюмерную, если им не нравится, как ты одеваешься.

– Скажу.

– Я по тебе скучаю, Сав, – сказала она, надеясь на ответ в том же духе.

– Я по тебе тоже.

Но правда ли это, подумала Чичи, и если да, то насколько?

– У меня новости, – тихо проговорила она.

– Дай угадаю. Ты прикупила еще акций «Дженерал Электрик»?

– Я снова в положении.

Что бы Тони ни ожидал от нее услышать, такое никак не приходило ему в голову.

– Ты уверена?

– Я была сегодня у врача. Да, это совершенно точно.

– Мне надо было оставить чаевые пожирнее в «Вальдорфе», – хохотнул Тони.

– Ты рад?

– В восторге. Если ты захочешь сотню младенцев, я сто раз обрадуюсь.

– Сав, я больше не могу жить вдали от тебя, да еще и ожидая нового малыша. Я просто не могу продолжать делать все одна.

– Да и мне тоже нелегко.

– Я знаю. Ты столько всего пропускаешь.

– Учитывая, как у меня идут дела на телевидении и в кино, думаю, вам надо переезжать сюда, в Калифорнию.

– Ох, Сав…

– Это ведь не навсегда. И тебе нравится Калифорния. Помнишь? Именно здесь началась наша история.

– Тамошнее солнце я действительно люблю.

– Ну так что, мне подыскивать дом?

– Видимо, да.

Несколько минут спустя они закончили разговор. Чичи уставилась на телефон. В душе ее происходило что-то странное. Все чаще и чаще она неожиданно для самой себя соглашалась со всем, чего хотел ее муж, только бы не ссориться. Похоже, обсуждение какого бы то ни было вопроса предполагало не обмен мнениями, а выслушивание мнения Тони и выполнение его решений. Возможно, она мудро поступала, избегая конфликтов. Тони нуждался в отдушине, в месте, где его неизменно любили бы и поддерживали, не критикуя. А может быть, она изо всех сил держалась за то, что у них было, потому что знала – едва она разожмет пальцы, пусть и на мгновение, та жизнь, которую она построила для своей семьи, улетит от нее навсегда, безвозвратно, как бумажные змеи, которые ее дочери запускали на побережье. Именно так она воспринимала свой брак в последнее время. Он превратился в хрупкий, ярко раскрашенный ромб из рисовой бумаги, который плывет по воздуху, гонимый переменчивым ветром, и привязан к земле лишь ее силой воли и крепко зажатой в кулаке бечевкой, которая не выдержит, как бы крепко она в нее ни вцепилась.