Жена моего любовника - [5]

Подбежала официантка, возрадовалась, что клиент дозрел до водки, посоветовала взять «Журавлей». Серега продолжал сердито сопеть, и я не выдержала, раскололась, сообщив, что Азиз не мужчина, а экзотический попугай неописуемой красы и невероятных размеров. На столе возникла запотевшая бутылка с узким горлышком, и Волков приготовился к возлияниям — ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговичку рубашки, после поднял наполненную рюмку:

— Ну ладно, если попугай, то прощаю. Махнем на мировую!

Вторую рюмку мы скрепили поцелуем, ради которого пришлось тянуться губами друг к другу через стол. Так увлеклись, что моя грудь оказалась в тарелке, джемпер испачкался майонезом. Серенький промокнул пятно салфеткой и переместил свой стул почти вплотную к моему, чтобы было удобнее гладить под столом мои ноги. Оглядевшись с запоздалой стыдливостью, я убедилась, что во всей «Патио-пицце» другой такой парочки наглых развратников не имелось. Волков интимно нашептывал: «Катюшка, солнце, давай свалим отсюда? Хочу поскорей снять с тебя все-все…» Его очки балансировали уже на кончике носа. Поправив их, я выдержала паузу, изобразила глубокую задумчивость. Сидела, накручивая на палец прядь волос, хотя хотелось со всех ног бежать в койку. Он не отступал:

— Катрин, не упрямься. Раз ты живешь одна, поехали к тебе, а?

— Не одна, а с Азизом, — пьяно настырничала я.

— Сергей Владимирович, вас кто-то по телефону разыскивает. Подойдете к трубочке или включите свой мобильник? — встряла репейная колючка.

— Посылай всех на… — Сережка споткнулся, сдерживая ругательство, и помрачнел. Велел официантке ответить, что он уехал.

Она почему-то пропустила просьбу мимо ушей, прямо приклеилась к нашему столу. Разлила водку по рюмкам и предложила:

— Может, все же горячего принести? Лазанью покушать не надумали? Хотите, я вам тарелочки поменяю?

— Счет принеси и катись колбаской, — утратил вежливость мой спутник. Самое досадное, что и любовный пыл его как бы угас — на меня не смотрел, откинулся на спинку стула и отрешенно ковырял во рту зубочисткой.

— Что-то случилось? — не выдержала я.

— А? — Он вздрогнул, качнул головой и пришел в себя, снова стал прежним обольстителем. Подмигнул мне: — Ну так как, Катрин, приглашаешь меня в гости? Э-эй, солнце Пелопоннеса, оливка Южной Греции, сдавайся!

— Сам ты оливка, — буркнула я, вспоминая, как в таверне этого самого Пелопоннеса, пропахшей рыбьим жиром и кислым молодым вином, Серый Волк кормил меня маслинами — брал черную ягоду и клал мне в рот, будто маленькой. Я целовала его солоноватые пальцы, сплевывала косточки и просила: «Еще!» Я часто просила у него добавки — во всем. Солнце Южной Греции очень способствует ненасытности, тяге к излишествам… Улыбнулась Сережке: — Да сдаюсь я, сдаюсь! Сейчас поедем, только сначала навещу дабл.

В дамской комнате я убедилась, насколько крепко набралась: кафельные плитки казались кривыми, закручивались подобно ленте Мебиуса. И мое отражение в зеркале уплывало за горизонт, двоилось. Проклятая водка! Из-за нее баллончик с блеском для губ выпрыгивает из рук, точно резвый луговой кузнечик. Опля! Укатился под раковину… Ну и пусть. Зачем мне блеск? Все равно Серенький его мигом слижет.

Вновь обретенный любовник сидел за стойкой бара в обнимку с моей лиловой норкой и беседовал с каким-то хмырем. Увидев меня, вскочил и проявил незаурядное терпение, помогая попасть в рукава шубы. А потом прижал к себе, как тогда, на автостанции в Афинах, и от сладких предвкушений меня закачало, заштормило.

— Не желаете вызвать такси? — Хмырь, который, наверное, был администратором, взялся за телефон.

— Не-а, не желаем. Нам некогда ждать, — рассудил Волков и взялся за дверную ручку. — Чао!

Мы вышли на проспект, накрытый метелью. Под ноги бросилась поземка, порыв ветра распахнул шубу, охладил разгоряченное лицо и шею. Сережкины кудри тотчас облепила белая мошкара — он не носил головного убора. Я потянулась, чтобы смахнуть снег с его волос, и открыла рот, желая выразить, как рада, что мы снова нашли друг друга. Не успела… В ту же секунду возлюбленный резким толчком опрокинул меня на землю и навалился сверху, заорав:

— Лежать! Не шевелись!

Я была крайне возмущена — все же асфальт, покрытый бугристой ледяной коркой, отнюдь не пуховая перина. Скорее кухонная терка — я пробороздила ее непосредственно щекой. Алкоголь смикшировал остроту ощущений, но все равно было очень больно. И главное — не вырваться — Серега крепко-накрепко прижимал меня за шею к тротуару. Ужасно обидно: сначала целует, потом кидает!.. И тут прямо над головой оглушительно засвистел хор взбесившихся цикад. Не веря собственному слуху, я изо всех сил вывернула шею и увидела, что из приоткрытого окна черного джипа, едущего на замедленной скорости, нас поливает автоматная очередь — хлесткая, как град.

Зазвенели осколки витрины, во все стороны полетели ошметки штукатурки. Стреляная гильза, срикошетировавшая от металлической урны, упала непосредственно перед моим носом. Я дико завизжала и зажмурилась, уже добровольно вжимаясь в наледь.

Благим матом орала не только я, но и другие прохожие, тоже вынужденные попадать. А смертоносный стрекот, захлебнувшись, стих, и джип умчался, вздымая снежную пыль мощными колесами.