Жена башмачника - [152]

Чиро похлопал по одеялу:

– Здесь и для тебя хватит места.

Антонио сбросил обувь и улегся рядом с отцом. Энца перегнулась через хрупкое тело Чиро и взяла сына за руку. Чиро накрыл их ладони своей.

Счастливая доля единственного ребенка: неважно, сколько ему лет, в кровати родителей всегда найдется для него место.

– Антонио, будь добр к своей матери.

– Буду.

– Мой брат всегда поможет тебе, если в этом будет необходимость. Напиши ему.

– Напишу, папа.

– Я горжусь тобой.

– Знаю.

– Не могу поверить, что из всех ангелов небесных Бог решил послать мне именно тебя. Я счастливейший человек.

Антонио поуютнее прижался к отцу, как делал, когда был маленьким. Уткнулся лицом ему в шею.

Энца встала и вышла на кухню. Достала из кастрюли простерилизованный шприц, наполнила морфином и вернулась в спальню.

Антонио всхлипывал, прижавшись к отцу, а Чиро успокаивающе гладил его по спине.

– Милый, мне нужно сделать папе укол, – сказала Энца.

Антонио сел и отвернулся, не выпуская отцовской руки. За последние недели Антонио возненавидел иглы.

Энца осторожно протерла участок кожи на некогда мускулистой руке мужа и ввела обезболивающее. Когда лекарство подействовало, лицо Чиро расслабилось, обрело безмятежное выражение. Энца снова легла рядом с мужем, ласково взъерошила густые волосы Чиро, уже тронутые на висках сединой.

– Я так много всего не сделал, – прошептал Чиро.

– Ты все делал правильно, любимый, – сказала Энца.

– Так и не научился шить женскую обувь. – Он попытался улыбнуться.

– А я так и не научилась танцевать.

– Ну это не слишком страшно.

Чиро пережил эту ночь. Энца вводила ему морфин, глотая слезы. Заученные действия – вскипятить шприц, наполнить жидкостью, проверить, пройти в спальню – давали ей силы в последние дни Чиро. Она жила, чтобы облегчить ему боль.

Антонио провел ночь в кресле подле кровати отца. Энца заснуть не сумела. Да и не пыталась.

В эту ночь она оплакала все, чего у нее никогда не было. Она так мечтала, чтобы у них родились еще дети… Глядя на умирающего мужа, она думала о том, что в мире должно было остаться больше его копий.

Когда встало солнце, она вымыла мужа, подрезала ему волосы и ногти, осторожно побрила. Помассировала ноги с лавандовым маслом, лицо увлажнила прохладной марлей. Затем снова легла рядом и слушала, как слабеет его сердце с каждым ударом.

Антонио проснулся, встрепенулся в кресле:

– Мама?

– Иди сюда, – позвала она сына.

Антонио забрался на кровать. Положил руку отцу на грудь, прижался лицом к его щеке и заплакал. Энца, положив одну ладонь на лицо сына, другую – на лицо Чиро, прошептала мужу в ухо:

– Жди меня.

Это были последние слова, которые услышал Чиро Ладзари.

18 марта 1932 года

Дорогой дон Эдуардо,

Это письмо – самое трудное за всю мою жизнь. Ваш возлюбленный брат Чиро умер у меня на руках сегодня в пять часов две минуты утра. Монсеньор Шиффер совершил елеопомазание и последние обряды. Антонио был с нами, когда его отец ушел. Эдуардо, мое сердце переполнено чувствами, я вспоминаю все истории, которые Чиро мне о Вас рассказывал. Надеюсь, Вы знаете, как он Вас уважал. Когда в любой ситуации требовался пример благочестия и порядочности, он всегда обращал взгляд в Вашу сторону.

Мне очень жаль, что на похоронах Вас не будет. Крыльцо нашего дома завалено цветами. Мне пришлось расчистить дорожку, чтобы можно было пройти. Ветераны повесили на нашем доме флаг. Когда стало известно, что он ушел, на улице заиграли трубы и барабаны.

Ваш брат сделал меня счастливейшей женщиной на свете. Я любила его с пятнадцати лет, и годы не уменьшили глубину моего чувства. Я не могу представить жизнь без него, поэтому нижайше прошу помолиться за меня, как и я буду молиться за Вас и Вашу мать. Пожалуйста, донесите до нее эту ужасную новость и пошлите ей мои глубочайшие соболезнования.

Ваша невестка, Энца.

8 Пара коньков Un Paio di Pattini da Ghiaccio

Энца стояла около Чисхолмского катка, натягивая перчатки. Она наблюдала, как Антонио скользит по внешней дорожке катка с такой стремительностью, будто вот-вот взлетит. Темный частокол леса обрамлял озерцо льда, залитое ярким светом прожекторов. Будто луна легла на землю среди северных лесов. Воздух пах жареными каштанами и печеной картошкой.

Казалось, этим вечером каждый подросток в Чисхолме встал на коньки. Дети вращались под «Кружится музыка» Томми Дорси, вальсировали под «Эти глупости» Бенни Гудмена, выстраивались в цепочку, змеившуюся по кругу под «Луну над Майами» Эдди Дачина.

Энца купила жареный сладкий картофель у девочки, собиравшей деньги на школьный оркестр. Развернув фольгу, она начала есть, не отрывая глаз от сына.

Антонио исполнилось семнадцать, он был первым в своем классе. Но и в спорте успехи у него были ничуть не хуже. Коньки, как и лыжи, были словно продолжением его тела. А успехи в баскетболе сделали его настоящей знаменитостью Железного хребта и позволяли надеяться на университетскую стипендию.

Энце был сорок один. Она знала – Чиро гордился бы сыном. Со смерти мужа прошло пять лет, но ей казалось, будто все случилось вчера. После тяжелой внутренней борьбы ей пришлось отказаться от обещания, которое она дала мужу – отвезти Антонио в Италию, в их родные Альпы, растить его там, среди близких людей. Она так и собиралась поступить, но после смерти Чиро мир изменился в считанные месяцы. В Италии прошла череда политических потрясений, и было бы неблагоразумно перевозить туда сына из благополучной Америки. Последующие события в Италии показали, что она поступила верно, оставшись в Миннесоте. Предпочтя Америку.