Паром причалил. Табличка над кассой гласила: БЮЮК АДА. Паром отвалил от пристани.
Подошедший контролер спросил у него билет. Он протянул банкноту в десять лир и сказал:
— Стамбул.
Контролер кивнул головой, что здесь означало «нет».
— Йок.
— Нет? Сколько? Кач бара?
— Йок Истанбул — Ялова.
Контролер взял протянутые деньги и вернул восемь лир сдачи и билет до Яловы на азиатском берегу.
Он сел на паром, идущий не в ту сторону. Он не возвращался в Стамбул. Он плыл в Ялову.
Он возражал, сначала на медленном разборчивом английском, затем на турецком, путанном и безнадежно отрывочном, что не может плыть в Ялову, что это невозможно. Он демонстрировал свой билет на самолет, указывая время отлета — восемь утра, — но не сумел вспомнить, как будет по-турецки «завтра». В своем отчаянии он хорошо понимал, что все это бесполезно: между БЮЮК АДА и Яловой не было больше остановок, и не будет других паромов, чтобы вернуться сегодня вечером в Стамбул. В Ялове придется сходить.
Женщина и маленький мальчик стояли на оконечности деревянной пристани в конусе заснеженного света. Сами лампы фонарей были скрыты средней палубой парома. Мужчина, который долгое время провел облокотившись о борт, на негнущихся ногах спустился на пристань. Он направился прямо к женщине и маленькому мальчику. Клочки бумаги порхали в воздухе вокруг него, затем внезапный порыв ветра высоко взметнул их и отнес в черные воды.
Мужчина хмуро кивнул женщине, сказавшей несколько быстрых слов на турецком. Затем они пустились в путь, как уже делали множество раз до этого, к своему дому, мужчина впереди, его жена и сын в нескольких шагах сзади, по дороге, тянувшейся вдоль берега.
