Жемчужина страсти - [75]

— Мне нужно двадцать тысяч солдат, чтобы идти против Тозы, — сказал принц, — я попрошу их у сегуна, ты видишь, что можешь позволить себе отдохнуть.

— Разве я плохо вел себя, что ты хочешь удалить меня от себя? — сказал Райдэн.

— Нет, храбрый вояка, — сказал принц, улыбаясь, — иди, если хочешь; ты остановишься в Осаке, если твоя рана будет тебя беспокоить.

— Мы отправляемся сейчас? — спросил матрос.

— В уме ли ты? — вскрикнул принц. — Мы провели тяжелую ночь и еще более тяжелый день, ты ранен — и не думаешь об отдыхе! Признаюсь, что если ты неутомим, то я по природе очень беспечный и чувствую себя измученным.

— Если можно спать, то я усну с удовольствием, — сказал, смеясь, Райдэн, — но я еще мог бы продержаться на ногах.

— Где Лоо? — спросил принц. — Я потерял его из виду во время сражения.

— Он спит в одном доме не берегу, и так крепко, что я мог бы взять его и унести, не разбудив. Этот молодой самурай вполне заслужил свой сон, он схватил ружье одного из наших павших товарищей и дрался, как бес.

— Он не ранен?

— К счастью, у него нет ни одной царапины.

— Ну, хорошо, иди к нему и отдохни, завтра мы отправляемся в полдень.

На другой день Нагато пошел проститься с Кизаки. Она вернулась в летний дворец, он нашел ее среди ее женщин.

— Ты уже покидаешь этот город, который обязан тебе победой, не отдохнувши? — сказала она.

— Я удаляюсь со стесненным сердцем, — сказал принц, — но меня зовет суровый долг. Я должен до подписания мира отомстить за оскорбление, нанесенное моему имени, и спасти Фаткуру, мою невесту.

— Как, Фаткура в опасности?

— Она в плену у принца Тоза; вчера гонец привез мне это известие.

— На такие доводы нечего возразить, — сказала царица, — торопись наказать этого негодяя, и да хранит тебя бог битв.

Когда она это говорила, голос ее немного дрожал. Опять он подвергается опасности, опять рискует жизнью, может быть, умрет.

— Я считаю себя непобедимым, — сказал Нагато, — меня охраняет всемогущая богиня.

Кизаки попыталась улыбнуться.

— Желаю тебе восторжествовать и скорее вернуться! — сказала она.

Принц ушел. Прежде чем выйти из зала, он еще раз взглянул на нее, сердце его замерло от смутного беспокойства.

— Каждый раз, когда я расстаюсь с ней, мне кажется, что больше не увижу ее, — бормотал он.

Она тоже смотрела на него, смущенная тем же тяжелым чувством, она прижимала к губам кончик веера, подаренного ей принцем. Он исчез.

В тот же день он приехал в Осаку и тотчас же отправился к сегуну.

— Это ты! — радостно вскричал Фидэ-Йори. — Я не надеялся увидеть тебя так скоро. Твое присутствие служит для меня поддержкой среди одолевающей меня тоски.

— Как! — сказал Ивакура. — Мы победили, а ты печален.

— Что ты говоришь, друг? Правда, Йокэ-Мура прогнал врага из деревни, которую он занял возле Осаки, но Гарунага был совершенно разбит, когда напал на Ямазиро. Две трети государства в руках врагов.

— Ничего! Мы победили в Сумиоси, вызвали беспорядок в лагере Гиэяса, восторжествовали в Киото, и сын богов, выйдя на минуту из своего оцепенения, отдал приказ обеим сторонам помириться.

— Гиэяс откажется.

— Он не может отказаться, он не может открыто восстать против микадо.

— Он — тот, который нападал на него с такой святотатственной дерзостью!

— Он нападал на него, чтобы овладеть им и предписать ему свою волю. Что значил бы пленный микадо? А микадо свободный, да еще выказавший на минуту власть, всемогущ.

— Гиэяс предложит мне невыполнимые условия, так как ему выгодно продолжать войну.

— Тем не менее, он должен будет немедленно повиноваться, а нам особенно нужно несколько месяцев отсрочки.

— Конечно, мы могли бы тогда собрать все наши силы. Сообщения были прерваны, войска князей не явились.

— А что, Сигнэнари, со своими двадцатью тысячами солдат, все еще на острове Авадси? — спросил принц.

— Все еще там, — сказал сегун, — и молодой генерал в отчаянии от своего бездействия.

— Я хочу попросить именно тебя отдать ему приказание выступить в поход.

— Как так?

— Мне нужно отомстить за личную обиду, и я умоляю тебя дать мне эту армию.

— Кому ты хочешь отомстить, друг? — спросил сегун.

— Одному из тех, которые изменили тебе, — принцу Тозе. Он напал на мое княжество, разорил мою крепость, увел мою невесту и, обманутый сходством, вообразил, что я попался ему в руки, он отрубил голову одному из моих слуг, отказавшись казнить его как дворянина.

— Такие обиды, действительно, смываются только кровью, — сказал Фидэ-Йори. — Я дам тебе приказ для Сигнэнари и военную джонку в твое распоряжение. Не щади этого негодяя Тозу, этого изменника, завистника и подлеца, недостойного того звания, которое он носит.

— Я велю срыть его башни, сжечь его поля и убью его, как поросенка, — сказал принц. — Жалко, что у него не две жизни, чтобы заплатить за все его преступления.

— Желаю тебе успеха! — сказал сегун. — Увы! Я так рад был тебя увидеть, а ты уже уезжаешь! Какое одиночество, какая пустота вокруг меня! Какая скука! Дело в том, что мое сердце гложет тайное горе, которого я не могу высказать. Но когда-нибудь я открою его тебе, и это облегчит меня.

Принц взглянул на сегуна. Он вспомнил, что уже не раз признание срывалось с губ царя, но какая-то робость и стыд удерживали его. На этот раз Фидэ-Йори опять смутился и отвернулся.