Жемчужина, сломавшая свою раковину - [61]

Шахназ стряхнула мою руку.

— Отстань! — раздраженно прошипела она. — Твой муж желает тебя видеть. Послушай, мой тебе совет: не заставляй его ждать.

— Пожалуйста, Шахназ-джан, мне страшно! — Я была в панике. Больше всего мне хотелось вернуться в мою тесную каморку, свернуться калачиком на тюфяке и поплотнее укутаться одеялом. Все здесь было чужим. И это ненавистное женское платье! Оно мне мешало. Я — бача-пош! Как бабушка Шекиба. Я — бача-пош!

— Ты совсем глупая, что ли?! Иди к нему. Иначе будет хуже, накажет так, что мало не покажется!

Шахназ ушла, оставив меня одну перед закрытой дверью. Я тряслась, словно в ознобе, судорожно пытаясь найти выход из этой западни — выход, которого не было.

Он, должно быть, слышал наши голоса в коридоре. Дверь распахнулась. Я отскочила в сторону как ужаленная. Моя реакция рассмешила его. Криво ухмыляясь, он поманил меня пальцем. Я замешкалась, но, помня предостережение Шахназ, решила не испытывать судьбу и вошла.

Позже, когда мне снова пришлось бывать в этой комнате, я поняла, что она выглядит так, как мог бы выглядеть в моем воображении королевский дворец. Кровать, а точнее, нечто вроде деревянного подиума с толстой периной, возвышалась в центре и занимала почти все пространство спальни. В углу стояло обитое красным плюшем кресло с высокой спинкой и широкими под локотниками. Из двух больших окон, выходивших во внутренний двор, были видны бродящие по двору вооруженные охранники.

Но тогда, напуганная до полусмерти, я видела только Абдула Халика, который уже успел расположиться на кровати, удобно подперев спину подушкой.

— Сними паранджу! — приказал он.

Я стояла неподвижно, уставившись в пол. В день свадьбы, когда мама-джан надела на меня паранджу, мне хотелось содрать ее с головы, сейчас же, под взглядом этого человека, я не могла заставить себя снять ее. Осторожно покосившись на него краем глаза, я увидела, что он с любопытством и одновременно нарастающим раздражением наблюдает за мной. Ноги в белых шароварах были широко раскинуты на кровати. Я впервые видела его без тюрбана, волосы у него на голове оказались такими же, как борода, — черными с грязно-серыми седыми прядями.

— Послушай… — Он подался вперед, опираясь локтем на подушку. Свет настольной лампы, стоявшей на столике возле кровати, упал ему на лицо. — Возможно, вчера мои слова не дошли до тебя. Ну, судя по тому, как вели себя женщины из твоей семьи, это не так уж удивительно… Давай я объясню еще раз: я твой муж, и если я прошу что-то сделать — ты это делаешь. Взамен ты получаешь дом, еду, одежду и привилегию называться женой Абдула Халика.

Он снова поманил меня пальцем. Чувствуя подступающую к горлу тошноту, я сделала пару робких шагов вперед. Теперь я оказалась на расстоянии вытянутой руки от него. Все внутри похолодело, я стояла словно парализованная, не в силах шелохнуться.

Он приблизил лицо вплотную ко мне. Теперь я видела каждую морщину на его лице, каждый волосок в его густых бровях.

— Ты хорошо поняла, что я сказал?

Я кивнула, почему-то вспомнив сопровождавших его вооруженных охранников. Меня охватил ужас.

— Хорошо. Теперь делай, что я говорю: снимай паранджу.

Он мог бы сам содрать ее с меня. Позже я осознала, что он вообще все мог бы сделать сам. Но не хотел. Он хотел, чтобы это сделала я. Одну за другой он заставил меня снять вещи, которые были на мне: паранджу, шаровары, платье, носки. С каждой снятой вещью я начинала дрожать все сильнее. Когда трусы и лифчик упали на пол, я заплакала. Мои слезы не произвели на него ни малейшего впечатления. Я была унижена и растоптана. Стоя перед ним, слабая и беззащитная, я пыталась прикрыть тело руками.

Он одобрительно кивнул головой. От возбуждения у него на лбу блестели капельки пота.

— Больше ты не бача-пош. Ты не мальчик, ты — женщина. И сейчас я покажу тебе это.

Глава 24 РАХИМА

Одна мысль о нем повергала меня в дрожь. Мне было омерзительно в нем все: его дыхание, его борода, его заскорузлые ноги, его грубые руки. Но выхода не было. Он звал меня к себе в комнату, когда хотел, и заставлял делать все, что хотел. К счастью, эта пытка, как правило, длилась не больше нескольких минут. Я жалела, что мама-джан не рассказала мне, что именно ждет меня после свадьбы, но потом подумала, что, если бы она рассказала, я не дожила бы до свадьбы.

Шахназ жалела меня. Она понимала, что мне пришлось пережить. Когда на следующее утро мы встретились на кухне, я поймала на себе ее сочувствующий взгляд, от которого мое лицо залилось краской.

Все внутри болело. Я едва не кричала от боли, мочась в туалете в причудливый фаянсовый унитаз.

Шахназ попросила меня приготовить обед. Младшей девочке нездоровилось, и она не могла оставить ее без присмотра. Я даже обрадовалась, что у меня появилось занятие, надеясь хотя бы на время отвлечься от мучительных мыслей о пережитом унижении. На кухонном столе лежали оставленные Шахназ овощи, мука, сахар и рис. Глядя на продукты, я подумала о маме-джан и тяжко вздохнула. С тех пор как из меня сделали бача-пош, я полностью была избавлена от возни на кухне. Да к тому же папа-джан и не позволил бы, чтобы его сын занимался женской работой. Но сейчас я поняла, что не представляю, как приготовить простейшее блюдо, не говоря уж об обеде на всю семью. Даже Парвин умела готовить, хотя, если ей поручали почистить картошку, она неизменно увлекалась вырезанием фигурок зверей и человечков из картофельных клубней.