Жемчуг северных рек - [46]

Теперь уже и Алик со Славкой с тревогой смотрели в луга, но изгибающаяся влево река, обросшая по обоим берегам кустами и деревьями, закрывала от них обзор. Ведь если мужик ехал за Митькой, так не серединой лугов, где трава непролазная, а жался к берегу, где она на излёте совсем и где Митька промял проход.

Тишка глянул вдоль реки и у излуки, в просвете кустов и деревьев, увидел на фоне неба мелькнувшего красной рубахой всадника. Мужик ехал к ним. Ни спрятаться, ни убежать не успеешь.

— Он уже едет! — переполошно крикнул Тишка.

Ребята на берегу притихли.

17. А почему забыли Шенкурск?

Тишку пронзило испугом: этот в красной рубахе мужик не кто иной, как разбойник. Откуда доброму человеку взяться в столь далёком от деревень месте? Разбойник, конечно, разбойник… Ребята сейчас разбегутся по берегу, спрячутся кто за кустами, а кто в траве. Тишка же останется для разбойника самой лёгкой добычей. Куда ему кинуться? В воду? Так бултыханием лишь привлечёшь внимание к себе, и разбойник если не выловит Тишку в реке, так на берегу, убегающего, догонит на лошади. Оставаться на качелях тоже нельзя: мужик перережет верёвки, и Тишка так и так придёт к тому же концу, что и прыгнувши в воду. Реакция всё же Тишку не подвела. Он юрким канатолазом вскарабкался по верёвке на корявый заматерелый сук ивы и затаился на нём, невидимый из-за листьев с земли. Качели, правда, внизу предательски дёргались, давая разбойнику понять, что на них только что кто-то сидел. Ничего, авось мужик сразу-то внимания на них не обратит, а потом они успокоятся.

Мужик выехал из-за излуки. Уже слышно стало, как лошадь путалась ногами в высокой траве и как вздрагивала кожей, сгоняя с себя комаров и мух. Красная рубаха мелькнула в просвете зелёных листьев совсем рядом, и Тишка услышал знакомый голос:

— Батюшки, а я-то думаю, за кем гоняюсь, кто, думаю, на Керети траву мнёт — не медвежата ли…

Тишка развёл ивовые ветки в стороны. На лошади сидел председатель колхоза — Зиновий Васильевич Егоров.

— И чего вы здесь делаете? — спросил он.

Тишка, пока его не уличили в переполохе и не засмеялись над ним — струсил, мол, испугался, — спустился с дерева и, подтянув съезжающие трусы, как ни в чём не бывало пристроился к ребятам.

— О, и ты, Тишка, здесь! — удивился председатель. Он окинул взглядом примятую траву, Николину коляску с выгоревшими на солнце подушками, кучку скомканной Тишкиной одежды, гаснущий на песке костёр, опрокинутую вверх дном кастрюльку, удилище с непонятным расщепом на конце и поинтересовался: — И кого же вы ловите?

Никола затанцевал перед ним, хотя на него зашикали и Алик, и Славка, и в первую очередь брат.

— А я знаю, кого… — не унимался он.

Нет, всё же Николе немало передалось от Митьки: такой же упрямый, — вот и не ломай его волю.

Славка прикрыл Николе ладонью рот, но тот вывернулся и, отбежав от Славки, спрятался за Тишкину спину, выглядывал оттуда, ликуя:

— А я знаю, но не сказу-у-у.

— Скажи-и, — подыграл ему председатель, изобразив из себя голосом маленького. — Я тебя на лосадке прокацю…

— Земчуг! выпалил Никола.

Тишка не ожидал от него такой прыти, а то прижал бы Николину голову к своей спине, чтобы он и не пикнул.

Председатель ошарашенно выпучил глаза.

— Жемчуг! Да откуда-а? — с сомнением протянул он.

— А вот! — Никола протянул из-за Тишкиной спины раковину.

Вот прохвост! Оказывается, и раковину таскал.

Председатель спустился с лошади:

— Ну-ка, ну-ка… — Он взял из Николиной руки раковину, повертел её в своей широкой, как лопата, ладони и непонятно пробормотал: — Маргаритани маргаритифера…

Алик, услышав эти слова, обрадованно оживился.

— Так это всё-таки жемчужница, Зиновий Васильевич? — ликующим голосом спросил он.

Председатель ещё покатал раковину в ладони, переворачивая её с одного бока на другой.

— Нет, товарищи, это беззубка, — заключил он.

— Но вы же сами только что сказали: «Маргаритани маргаритифера», — напомнил председателю Алик.

— А ты что, знаешь латинский? — удивился председатель и похвалил Алика: — Мо-о-ло-о-дец! А я учился в институте, так от этой латыни прямо-таки страдал. По-русски любой цветок назову, любого зверюшку, расскажу про них больше, чем в учебнике написано, а профессор спросит, как по-латински, я и спотык. Молчу. Только маргаритани и застряла в мозгу, потому что жену зовут Маргаритой, засмеялся он.

Алик не мог вот так, с ходу смириться с утратой богатства, которое, казалось, уже плыло им в руки.

— Да нет же, Зиновий Васильевич, не беззубка, — упорствовал он. — Кереть — жемчугоносная река. Это перловица, не беззубка…

— Кереть — жемчугоносная? — в свою очередь не согласился с ним председатель, — Да вы что мне сказки рассказываете? Отродясь не слыхал такого…

— Вы не слыхали, а ваши деды и прадеды добывали жемчуг, — злился Алик.

Тишка в этот момент сильнее чем когда-либо сочувствовал ему, хотя из спора с латинскими названиями вывел одно: один говорит, есть в Керети жемчуг, другой утверждает — нет. А всё остальное оставалось ему непонятно, да и, по Тишкиному мнению, было лишним. Конечно же, есть жемчуг в Керети. И это не Алик выдумал, а учёные люди написали в журнале. И если бы председатель читал журналы, а не только по лугам да полям бегал и подгонял механизаторов и косцов, то уже знал бы, как вывести колхоз за одно лето в миллионеры. Не читает же ничего, вот в чём причина отсталости полежаевского колхоза.