Желтый лик - [38]

Играла печальная музыка, плакала виолончель и танцовщица на эстраде ритмически извивалась, обнажая и скрывая под тонкой, прозрачной тканью красивое, живое тело. И было в ее движениях так много нежного и чистого, столько утонченно-прекрасного, человеческого, что было больно думать, что девушка эта всегда к услугам первого встречного, кто только может заплатить ей…

Музыка оборвалась звенящим аккордом и, как продолжительный выстрел, стоял в зале гром аплодисментов. Балерина исчезала и вновь появлялась, привычно улыбающаяся, довольная успехом. Ее сменил бритый, женственно сложенный мужчина с необыкновенно тонкой талией и широким задом, в серо-клетчатом, обтянутом вокруг тела костюме, с репертуаром сальных куплетов. От всей его фигуры, от его жестов и слов веяло вульгарной уличной пошлостью. Вокруг стало еще шумнее и веселее. Все так же хлопали пробки шампанского, беззвучно скользили по паркету бои и хором хохотали любители плоских острот куплетиста. Сразу развеялись грезы и Марсель, опьяневшая от вина, томная и потяжелевшая, утвердительно кивнула головой португальцу, угадав его желание. Неровными шагами они направились в отдельный кабинет…

На рассвете Марсель вернулась в отель, разбитая бессонной ночью, пьяная от вина и томная, раздразненная бессильными ласками толстяка банкира… Она чувствовала теплую физическую усталость во всем теле, но спать ей не хотелось. В темном коридоре, у дверей ее комнаты, ее встретил знакомый бой Фу-Чи, только что вставший на работу. Она живо вспомнила его забавное замешательство и в ее отуманенном сознании неясно промелькнул отрывок какой-то странной мысли. Она остановилась на ходу и приказала бою подать чай с ромом.

Марсель усталыми движениями скинула платье и прилегла на диван. В раскрытое окно проникал мягкий голубой свет. Вся комната кружилась перед нею, ее окутала приятная, ленивая теплота. Напротив, на стене, громадные тени дрожали, беспрестанно двигаясь, сплетаясь в фантастические узоры.

На стук боя она приподнялась и, движимая инстинктом, ниже опустила батистовую рубашку на оголенные колени. Фу-Чи дрожащими руками придвинул к дивану столик, долго, старательно наливал в чашку чай, откупоривал бутылку рома, не спешил уходить. Он был еще теплый от сна, с покрасневшими веками и помутневшим взглядом. Во всем отеле было тихо и эта тишина остро чувствовалась в полутемной комнате, освещенной голубым рассветом. Марсель приподняла тяжелую голову, жаждущими губами глотнула ароматный горячий чай и почувствовала приятную слабость во всем теле… Не видя Фу-Чи, она инстинктивно чувствовала вблизи мужчину и вся насторожилась в ожидании… Фу-Чи несмело приблизился к ней и неловко присел на край дивана. Робость китайца растрогала ее. Несколько секунд они смотрели друг на друга отуманенными, влажными глазами, опьяненные одинаковым желанием… Марсель закрыла глаза и вся отдалась во власть Фу-Чи. Он неуклюже обнял ее холодными, дряблыми руками с длинными, цепкими пальцами. От него исходил неприятный, специфический запах чуждой расы, сырой и пронизывающий. На одно мгновение брезгливость овладела Марсель. Она сделала слабое движение вырваться из его объятий, но было уж слишком поздно… Марсель бессильно опустила руки, чувствуя горячее, взволнованное дыхание Фу-Чи на своем лице…

III

Проснувшись далеко за полдень, Марсель вспомнила утреннее происшествие и брезгливо скорчилась в постели. Затем она немедленно позвонила бою, — приготовить ванну. Увидев глупо-восторженное лицо Фу-Чи, вошедшего с фамильярной развязностью, не постучавшись, она властным голосом выгнала его и этим сразу определила свое отношение к нему. Выкупавшись и прогнав ненавистный запах крепкими духами, она совсем успокоилась. Немного поз-же, в обществе подруг и поклонников, она окончательно забыла происшествие с боем. Все это показалось ей неприятным сном, о котором не стоит думать…

Но Фу-Чи не забыл ее. В его памяти она запечатлелась яркая и незнакомо-прекрасная в своей наготе. Он знал ее всю. Он чувствовал всю таинственную прелесть ее ласк, таких жутко-бесстыдных, жгучих и нежных, — как только может отдаваться парижская вакханка… Он бредил ею во сне и наяву. Всегда расторопный, исполнительный, прошедший целую школу в европейских отелях, он совсем забросил службу и двигался ощупью, как во сне, с невидящим отуманенным взором. Пред ним неотступно стояла молодая женщина с прекрасным белым телом, синими глазами и золотыми волосами. Он жаждал ее видеть, ласкать, обнимать… По ночам он, как лунатик, бродил по коридору у ее дверей, дожидался ее… Она всегда проходила мимо него с презрительной, брезгливой миной на лице. Не видя ее, он думал о ней, как о женщине, однажды принадлежавшей ему, вспоминал ее ласки, чутьем влюбленного припоминая самые незначительные жесты ее, и бесконечно тосковал по ней. Иногда, на ее звонок, он являлся в ее комнату. Он рабски исполнял ее приказания, не смея смотреть на нее, потупив глаза к земле. Инстинктивно он чувствовал ее брезгливость к себе и наивно старался привлечь ее внимание тем, что особенно старательно убирал ее комнату, постель, приносил ей любимые блюда, подкупая на свои последние гроши отельного повара…