Желтый караван - [18]
Здесь был пожар, и все сгорело, и все стало другое: новые обои, свежепобеленный потолок, очень новый, очень лиловый диван, никелированная кровать бабки Груни, резные стулья из столовой Стародомской, золотая скрипка (без смычка) на стене, у которой когда-то, очень недолго стоял клавесин-клавикорд.
Даже появилась картина: очерченное резко рамкой голубое окно в стене, за которым виден вдали белый город, и в нем жарко и тихо (наверное, тот самый Симферополь или, скорее, Ялта, а может, вечный Зурбаган), и можно долго и легко идти в невесомых туфлях по сухой чистой улице (тень — свет, тень — свет, и незнакомые огромные деревья спокойно стоят как добрая стража вдоль улиц на своих толстых ножищах), и можно вдруг увидеть за поворотом просторное море с его, говорят, таким неожиданно высоким горизонтом, что кажется, море сейчас упадет на берег…
Двадцать два, да, двадцать два года тому назад… они с Азой прошли, торопясь и озираясь, к старой скамье, в самый дальний, уже зазеленевший от молодой крапивы угол сада.
— Не боишься?
— Боюсь.
— Мне где быть?
— Ой, Азка, ты совсем уйди! В дом!
— Смотри! Поправь вот… смотри… не озеленись!
— Ясно.
И Аза ушла. Было слышно, как все слабее шуршит первая тощая трава, потом в бурой, колючей, только кое-где присыпанной мелкими еще листьями гуще сада лишь мелькали изредка красные искорки ее платья. Бухнула за садом дверь. Стал слышен скрипучий хор грачей.
Аня взбила кудряшки на висках, разложила по груди косу, села на скамью, и скамья подалась под нею, сыро крякнув. Под ногами в теплом крошеве из шоколадно-черных, рваных листьев и мятой хвои суетились жуки и мухи. Ель чуть шевелила ветками, и внутри ели взрывались, кололи глаза то огненным, то голубым солнце и небо, и на стиснутые Анины колени садились и взлетали с них желтые брызги и молнии. Она стала чувствовать знобкое дыхание поля, отдающее снегом.
Если бы можно было так вот и сидеть? Просто так сидеть, не ожидая, не зная, что не уйдешь теперь никуда, не денешься… а тут бегают себе жуки, личных проблем не решают…
Она стиснула край скамьи. Все!..
В щелях ограды замелькала белая рубашка.
А так — все в порядке.
Сидит очень спокойная, всем довольная, равнодушная даже или даже иронически улыбающаяся девушка. Очень, кстати, симпатичная девушка с косой. Ковыряет носком туфли (новой, но открытой не по сезону) хвою. Жуки бегут во все стороны. Переполох у жуков. Но она их не видит.
Доска в заборе обломилась, и рыхлые, как ржаные пряники, куски бесшумно ссыпались в крапиву.
— Фи-фи, фи-фи-фи! — свистнул он. Позывные. Таким-то свистом, начальной фразой из песенки, кажется, из фильма «Моя любовь», он вызывал прошлым летом своего главного друга Ваньку.
Она сложила руки на коленях и не повернула головы.
Сергей пролез в щель. При этом еще одна доска развалилась.
— Привет! Всю вашу дачу развалил!
— Привет, предположим. Ты мне как собачке свистишь?
— Брось! Это позывные! Для лучших друзей!
— Ну и на том спасибо.
Он сел на корточки возле скамьи и стал озираться:
— А у вас в саду все зазеленело!
— А у вас? На другом конце земного шарика?
— И у нас тоже, честно говоря. Тоже почему-то зазеленело… а мы вчера с Ванькой ходили в лес. Воды-ы!
Он поднял голый сучок с развилкой, достал нож и стал строгать сучок. Тут она заметила, что руки у него дрожат. Ее обдало жаром, и она засмеялась:
— Рогатку делаешь? Маленький, что ли?
— Да я так… я ни одной птицы за всю жизнь не убил! Они все мои друзья!
— Ну да. Они тоже тебе так свистят: фью-фью, фью-фью-фью!
— А как же?! Так и свистят.
Она не меняла позы. Он строгал сучок. Но понял, что руки выдают его, неловко отшвырнул сучок и спрятал нож. Потом он встал:
— Все! Не могу больше. Ты получила записку?
— Да. Конечно, получила. Да ты сядь. Посиди.
С полей волнами шел грачиный галдеж. Суетились жуки и мухи.
Он сел рядом.
— Расскажи что-нибудь, — усмехнулась она, — например, анекдот?
— Что? — спросил он шепотом.
— Вон там не Ванька твой пробежал? Вон за соснами?
— Нет, — сказал он, не взглянув в ту сторону.
— Вот, — сказала она.
— Ты мне ничего сказать… не хочешь?
— Об этом же рано вообще говорить. Дружба между нами…
— Дружба?
— А что же… еще?
И куда подевались его плечи? Сжался, опустил лохматую голову.
— Ну ясно.
Она не смогла больше всего этого вынести и положила горячую руку ему на плечо:
— Как же ты… в такой холод? В одной рубашке…
Он посмотрел в ее заплывшие слезами серые глаза.
Кто-то и правда пробежал за забором, но они не шевельнулись… Она дышала неслышно. Туп-туп-туп, — пробежал кто-то за забором.
— А как же… тебя ведь возьмут в армию?
— А я вернусь.
Он вернулся. И через три года черная, с высоким кузовом машина остановилась у того забора. Может быть, она могла проехать чуть дальше, к даче, где жили тогда Гинзбурги? За ними приехали через день. Маленькая мать этого Гинзбурга бежала по растоптанной, голой дороге под огромным небом…
В прошлом году Анна Ивановна на полчаса заехала в Перловку. Все изменилось, но сад остался. И земля снова набухла. Из нее погнало ростки и соки. Дряхлый забор пересекали стремительно зеленеющие стрелы бузинных и черемуховых веток, в щелях сверкало развороченное поле, трава родилась снова, не оставила голыми ран и следов на земле, все забила, заплела, покрыла, гомон грачей катился под гулким небом, осыпало землю тревожным движением, тенями и обрывками света. И у той скамьи взрывал ветер старые листья, сеял хвоей, механически посвистывал в дырах забора.
Андрей Федоров — автор уникальный. Он знает тонкости и глубины человеческой натуры не только как писатель, но и как доктор психиатрии.Роман «Зомби» о следователе, который сталкивается с человеком, действующим и после смерти. Но эта мистика оборачивается реальным криминалом.
Андрей Федоров — автор уникальный. Он знает тонкости и глубины человеческой натуры не только как писатель, но и как доктор психиатрии.Новый роман «Двенадцать обреченных» — история распутывания героем нитей иезуитски придуманного маньяком плана по уничтожению свидетелей… При этом сам герой должен был тоже погибнуть, если бы не его поразительная находчивость.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.