Желтый. История цвета - [33]
Итак, в 1340‐е годы, в канун опустошительной эпидемии чумы, флорентийские красавицы все еще любят одеваться в желтое, как и обитательницы других крупных городов Италии, Франции, Германии и Англии, как женщины Древней Греции и Древнего Рима, чуть не каждый день носившие одежду этого цвета. Но это последний всплеск популярности желтого. В дальнейшем он никогда, даже в XVIII веке, уже не будет модным цветом, за которым гоняются элегантные дамы. Желтый станут носить одни лишь крестьянки, постепенно он исчезнет из обихода как цвет одежды для города, а с конца XIX века – как цвет одежды вообще, его нельзя будет увидеть ни на женщинах, ни на мужчинах, ни в городе, ни в деревне. Еще и сегодня он не вернул себе расположение европейцев, и этой опале не видно конца. Постараемся выяснить, в чем тут причина.
Откуда взялась желтая звезда?
А сейчас давайте вернемся к Иуде и изобразительному искусству позднего Средневековья. Желтое одеяние апостола-предателя, конечно же, свидетельствует о его низости и коварстве, но оно свидетельствует также и о его еврейском происхождении. В искусстве позднего Средневековья желтый все чаще ассоциируется с евреями и Синагогой. Приведем в пример великолепную картину Конрада Витца, створку алтаря, остальные части которого утрачены, но время создания известно: 1434–1435 годы. На картине изображена Синагога в образе молодой женщины в длинном и просторном платье ослепительно желтого цвета; на глазах у нее повязка из тонкой ткани, в одной руке скрижали завета, в другой – сломанное копье. На витражах и миниатюрах той же эпохи у персонажей-евреев – иногда не только современников художника, но и героев Библии – либо вся одежда, либо один из предметов одежды (кафтан, плащ, пояс, рукава, перчатки, чулки), либо (и это самый распространенный вариант) шляпа или остроконечный колпак очень часто бывают желтого цвета. Колпак в качестве самого узнаваемого иконографического атрибута евреев стал использоваться в искусстве еще очень давно, его можно найти даже на изображениях XI века, но раньше он мог быть любого цвета и чаще всего бывал белым. С середины XIII века желтых колпаков становится больше, в частности в Германии, в Англии и в Италии[129].
И снова задаешься вопросом: где связь между изображением и хроматическими кодами в одежде? Разве сегодня в городах Западной Европы евреи постоянно одеваются в желтое, целиком или частично? Разумеется, нет. Средневековая иконография откликается на постановления об одежде, выходившие с начала XIII века, которые предписывали евреям носить на одежде особые знаки, часто желтого цвета, чтобы в толпе их можно было отличить от христиан. В искусстве эти небольшие знаки разрослись до целого предмета одежды, а то и до всей одежды целиком. В результате дискриминационный и позорный знак на одежде превратился в иконографический канон, который переживет Средневековье и еще долго просуществует в живописи Нового времени.
В 1215 году IV Латеранский собор своим декретом № 68 предписывает, чтобы евреи и мусульмане носили на одежде особую метку, позволяющую отличить их от христиан. Какими должны быть форма и цвет этой метки, на каком месте ее следовало носить – все эти детали оставлялись на усмотрение светских властей каждого города либо королевства. Нехристиан, живущих в христианских землях, и раньше принуждали носить метки на одежде, но никогда еще церковный Собор не выносил решение по этому поводу. В следующем году папа Иннокентий III незадолго до смерти разослал епископам всех епархий Западной церкви письмо, в котором напоминал о том, что решение Собора должно неукоснительно выполняться. Провинциальные соборы, а затем и епархиальные синоды стали следить за этим. И вот в течение XIII века в некоторых городах, епархиях или провинциях западно-христианского мира мало-помалу стали появляться (или возвращаться) особые различительные знаки на одежде евреев (реже – мусульман). Этот обычай получил широкое распространение в Англии, в долине Рейна, в северной Италии, на юге французского королевства и на всех христианских территориях Пиренейского полуострова. В других регионах решение Собора выполнялось не так ревностно или не везде. Повсеместно оно начнет выполняться только в следующем столетии[130].
Вероятно, именно здесь следует искать корни феномена, который имел место в недавнем прошлом и оставил по себе недобрую память – желтой звезды. Однако выводы в этом вопросе следует делать с осторожностью: несмотря на обширнейшую библиографию, дискриминационные знаки на одежде, обязательные для евреев в христианских обществах средневековой Европы, настолько разнообразны, что изучить всю их совокупность – дело нелегкое. Знаков, единых для всего христианского мира или для территории того или иного королевства, той или иной епархии либо города, не существовало – вопреки слишком поспешным утверждениям некоторых авторов. Конечно, желтый цвет – который, как мы видели, в изобразительном искусстве нередко ассоциируется с евреями, встречается чаще остальных, однако в течение длительного времени городские либо королевские власти предписывали ношение знаков красного, белого, зеленого, черного цветов. А еще чаще знаки бывали двухцветными или даже четырехцветными; они имели вид двухчастного, разделенного по вертикали, либо четырехчастного гербового щита; наиболее распространенными сочетаниями цветов были желтый и красный, желтый и зеленый, красный и белый, белый и черный. До XVI века цвета бывают всевозможными, так же как материал, из которого сделана метка, и ее форма: чаще всего это просто кружок, либо ромб, звезда, колечко или нечто, напоминавшее по виду скрижали Завета, а иногда даже крест либо колпак в сочетании с шарфом либо поясом того же или другого цвета. Если знак нашивался на одежду, он мог располагаться на плече, на груди, на спине, на шляпе, а иногда на нескольких местах. Тут невозможно выявить какой-либо общий принцип
Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.
Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.
Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.
Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.
Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.
Книга посвящена «низшей» мифологии славян, т. е. народным поверьям о персонажах нечистой силы — русалках, ведьмах, домовых, о духе-любовнике и духах-прорицателях и т. п. Затрагиваются проблемы, связанные с трудностями идентификации демонологических персонажей и с разработкой методов сравнительного изучения демонологии разных славянских народов. При исследовании этого важнейшего фрагмента народной культуры главным для автора остается факт включенности мифологических персонажей во все сферы бытовой и обрядовой жизни традиционного общества.
Марк Уральский — автор большого числа научно-публицистических работ и документальной прозы. Его новая книга посвящена истории жизни и литературно-общественной деятельности Ильи Марковича Троцкого (1879, Ромны — 1969, Нью-Йорк) — журналиста-«русскословца», затем эмигранта, активного деятеля ОРТ, чья личность в силу «политической неблагозвучности» фамилии долгое время оставалась в тени забвения. Между тем он является инициатором кампании за присуждение Ивану Бунину Нобелевской премии по литературе, автором многочисленных статей, представляющих сегодня ценнейшее собрание документов по истории Серебряного века и русской эмиграции «первой волны».
В сборник вошли наиболее значительные и достоверные воспоминания о великом русском писателе А. С. Грибоедове: С. Бегичева, П. Вяземского, А. Бестужева, В. Кюхельбекера, П. Каратыгина, рассказы друзей Грибоедова, собранные Д. Смирновым, и др.
Эта книга о том, что делает нас русскими, а американцев – американцами. Чем мы отличаемся друг от друга в восприятии мира и себя? Как думаем и как реагируем на происходящее? И что сделало нас такими, какие мы есть? Известный журналист-международник Михаил Таратута провел в США 12 лет. Его программа «Америка с Михаилом Таратутой» во многом открывала нам эту страну. В книге автор показывает, как несходство исторических путей и культурных кодов русских и американцев определяет различия в быту, карьере, подходах к бизнесу и политике.
Ни для кого не секрет, что современные СМИ оказывают значительное влияние на политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь общества. Но можем ли мы безоговорочно им доверять в эпоху постправды и фейковых новостей?Сергей Ильченко — доцент кафедры телерадиожурналистики СПбГУ, автор и ведущий многочисленных теле- и радиопрограмм — настойчиво и последовательно борется с фейковой журналистикой. Автор ярко, конкретно и подробно описывает работу российских и зарубежных СМИ, раскрывает приемы, при помощи которых нас вводят в заблуждение и навязывают «правильный» взгляд на современные события и на исторические факты.Помимо того что вы познакомитесь с основными приемами манипуляции, пропаганды и рекламы, научитесь отличать праву от вымысла, вы узнаете, как вводят в заблуждение читателей, телезрителей и даже радиослушателей.
Монография посвящена исследованию литературной репрезентации модной куклы в российских изданиях конца XVIII – начала XX века, ориентированных на женское воспитание. Среди значимых тем – шитье и рукоделие, культура одежды и контроль за телом, модное воспитание и будущее материнство. Наиболее полно регистр гендерных тем представлен в многочисленных текстах, изданных в формате «записок», «дневников» и «переписок» кукол. К ним примыкает разнообразная беллетристическая литература, посвященная игре с куклой.
Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.
Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.
Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.