Желтые обои, Женландия и другие истории - [78]

— Понимаю, понимаю, — кивнула Джоан.

И чуть погодя спросила:

— Эмма, тебя тут все устраивает?

— Устраивает? Конечно же, да. Грех жаловаться. Девочки удачно вышли замуж, и я очень за них рада. Дом — просто прелесть, да и вести его не надо. Наша Матильда — сокровище, каких поискать. Людей она любит и рада им услужить. Да… Беспокоиться не о чем.

— Здоровье у тебя отменное, это я вижу, — заметила сестра, окидывая одобрительным взглядом чистую кожу на лице Эммы и ее сверкающие глаза.

— Да, жаловаться не на что, насколько мне известно, — призналась Эмма, однако среди причин быть благодарной судьбе Артура она не упомянула и, кажется, даже не подумала о нем, пока Джоан совершенно серьезно не поинтересовалась ее мнением о здоровье мужа.

— Здоровье Артура? Да он всегда в порядке. Ни дня в жизни не болел… Разве что иногда жалуется на сильную усталость, — добавила она, чуть помедлив.

Доктор Джоан Баском завела в городке знакомства — как профессиональные, так и «светские». Начала принимать пациентов, выкупив практику у дряхлеющего старого доктора Брайтвейта, с которым подружилась раньше всех. Она сразу почувствовала себя дома. У сестры нашлись две свободные комнаты на первом этаже и просторная спальня на втором.

— У нас масса свободного места с тех пор, как уехали девочки, — наперебой уверяли мистер и миссис Пиблс.

Затем, благополучно устроившись, доктор Джоан начала подпольную деятельность по изменению склонностей и симпатий зятя. Не для себя — о нет! Если в былые дни она и ощущала потребность в спутнике жизни, то это было очень и очень давно. Ее целью было освободить мистера Пиблса от душащих его уз — не рискуя затянуть их еще сильнее.

Она купила шикарный граммофон с набором первоклассных пластинок и с улыбкой заявила сестре, что той их слушать вовсе не обязательно, и Эмма угрюмо сидела в самой дальней комнате, пока ее муж и сестра наслаждались музыкой. Со временем она, по ее собственным словам, к ней привыкла и присаживалась на крыльцо, а Артур мог спокойно предаваться удовольствию, которого его так долго лишали.

Казалось, музыка произвела в нем странные перемены. Он вставал и расхаживал по гостиной с появившимся в глазах огоньком, его прежде безвольный рот сделался твердым, а Джоан подливала масла в огонь разговорами о книгах и музыке, изучением карт, морских маршрутов и прейскурантов на недорогие туристические поездки.

— Не понимаю, что вы оба находите интересного во всей этой музыке и композиторах, — говаривала Эмма. — А до других стран мне никогда не было дела — композиторы ведь все сплошь иностранцы.

Артур никогда не спорил, лишь затихал и утрачивал блеск в глазах, когда жена поднимала эту тему.

И вот однажды, когда миссис Пиблс, вполне довольная, но все же к чему-то стремящаяся, в очередной раз отправилась в клуб, доктор Джоан повела решительное наступление на мировоззрение зятя.

— Артур, — начала она, — ты мне доверяешь как врачу?

— Конечно, — быстро ответил он. — Лучше проконсультироваться с тобой, чем с другим доктором.

— Ты разрешишь тебе что-нибудь прописать, если скажу, что тебе это необходимо?

— Конечно.

— И выполнишь назначение?

— Разумеется, да — даже если оно и не из приятных.

— Очень хорошо. Я прописываю тебе два года в Европе.

Он ошарашенно уставился на нее.

— Я серьезно. Твое состояние куда опаснее, чем ты думаешь. Хочу, чтобы ты обо всем забыл и отправился путешествовать. На два года.

Артур продолжал таращиться на нее.

— Но Эмма…

— Об Эмме не беспокойся. Дом принадлежит ей. У нее достаточно денег, чтобы содержать себя, а моей платы за жилье хватит на поддержание порядка. Эмма в тебе не нуждается.

— А лавка?..

— Продай ее.

— Продай! Легко сказать… И кто ее купит?

— Я. Да-да, я. Ты предложишь льготные условия, а я тебя от нее избавлю. Она должна стоить семь-восемь тысяч долларов за все про все, верно?

Он молча кивнул.

— Так вот, я ее выкуплю. Ты сможешь прожить за границей два года на две или две с половиной тысячи — с твоими запросами хватит. Ты помнишь прейскуранты, которые мы смотрели — это нетрудно. Когда вернешься, у тебя останется пять тысяч или вроде того, и ты сможешь их вложить в нечто получше лавки. Ну что, согласен?

Он бурно запротестовал, ссылаясь на массу обстоятельств.

Джоан твердо отвергла возражения.

— Ерунда! Все ты сможешь. Эмма в тебе вообще не нуждается, попозже — может, станет. Нет, и дочери в тебе не нуждаются, потом — возможно. Настало твое время — именно теперь. Говорят, что японцы начинают предаваться увлечениям в пятьдесят лет — вот и ты попробуй! На эти деньги особо не пошикуешь, но ты сможешь прожить год в Германии — выучить язык, походить в оперу, погулять по тирольским горам. Потом в Швейцарию, повидаешь Англию, Шотландию, Ирландию, Францию, Бельгию, Данию — за два года можно многое успеть.

Он смотрел на нее завороженным взглядом.

— А почему бы и нет? Почему не дать себе волю хотя бы раз в жизни и сделать, что хочется тебе, а не другим?

Он забормотал что-то о «долге», но Джоан резко оборвала его.

— Если уж кто из живущих на этом свете и выполнил свой долг, так это ты, Артур Пиблс. Ты опекал мать, которая вполне могла позаботиться о себе сама, сестер и крепкую здоровую жену. Сейчас она вообще в тебе не нуждается.