Желтые обои, Женландия и другие истории - [77]

Он работал в лавке. Мать сидела на открытой веранде и болтала с соседками.

Артур заботился о матери, пока ему не исполнилось без малого тридцать, и та наконец не оставила его. Затем он обзавелся другой женщиной для обустройства дома, которым тоже занималась служанка. Он женился на миловидной, беззаботной и ласковой особе, которой давно импонировали его сила и заботливость, и которая настойчиво сохраняла свою привязанность и по сей день.

Само собой, рядом всегда была и его сестра. Обе дочери уже успели выйти замуж за надежных молодых людей, к которым, в свою очередь, так же привязались. Теперь под его опекой осталась лишь жена — самая легкая ноша за всю его жизнь, если считать в количественном выражении.

Но он или устал, очень устал, или же груз миссис Пиблс с возрастом сделался более тяжелым, крепким и цепким. Он не жаловался. За всю сознательную жизнь ему и в голову не приходило, что мужчина может заниматься чем-то другим, нежели опекать и заботиться о женщинах, хоть как-то связанных с ним законным родством.

Если бы доктор Джоан нуждалась — скажем так — в заботе, он бы с радостью и ее добавил в свои «подопечные», поскольку она ему очень нравилась. Но она разительно отличалась от женщин, которых он когда-либо встречал, они с сестрой выросли разные, как день и ночь. В несколько меньшей степени Джоан отличалась от жительниц Эллсворта.

Она в очень юном возрасте против воли матери ушла из дома, почти сбежала. Но когда вся округа сотрясалась от сплетен и выискивала мужчину-соблазнителя, выяснилось, что Джоан всего лишь поступила в колледж. Она сама пробивалась в жизни, узнавала гораздо больше, чем учили по программе, стала фельдшерицей, изучила медицину и многого добилась в своей профессии. Ходили даже слухи, что она «очень хорошо обеспечена» и намеревается «уйти на покой», однако другие кумушки судачили, что жизнь у нее совершенно не сложилась, иначе бы она не вернулась в родной город.

Как бы то ни было, Джоан приехала и была желанной гостьей, предметом настоящей гордости сестры и источником смутной радости зятя. В дружеском общении с ней оживали его давно забытые качества: он вспоминал забавные истории, в нем просыпался интерес к давно позабытым вещам, которые, казалось, канули в вечность среди быстротекущей жизни.

«Из всех ничем не примечательных и не привлекательных порядочных людей…», — думала Джоан, глядя на зятя, когда вдруг его рука свесилась с дивана и со стуком упала на пол. Он проснулся и торопливо сел с видом человека, застигнутого врасплох.

— Не подскакивай так резко, Артур, это вредно для сердца.

— У меня ведь все в порядке с сердцем? — спросил он с заискивающей улыбкой.

— Не знаю, я его не выслушивала. А теперь посиди-ка спокойно. Ты же знаешь, что нынче днем в лавку вряд ли кто наведается, а если и придет, то их обслужит Джейк.

— А где Эмма?

— Ой, Эмма ушла в свой «клуб» или куда-то еще, хотела взять меня с собой, но лучше я поболтаю с тобой.

Он бросил на нее довольный, но недоверчивый взгляд, поскольку был высокого мнения о клубе и невысокого — о себе.

— Послушай, — вдруг начала Джоан, когда Артур устроился в соседнем кресле-качалке, налив себе воды из термоса со льдом, — что бы ты стал делать, если бы мог себе это позволить?

— Путешествовал бы, — так же неожиданно ответил мистер Пиблс. Он заметил ее изумление. — Да, я бы путешествовал! Всегда хотел, еще мальчишкой. Да все без толку! А теперь… даже если бы мы и смогли… Эмма терпеть не может поездок.

Он виновато вздохнул.

— Тебе нравится заправлять в лавке? — резко спросила Джоан.

— Нравится? — Он улыбнулся весело и озорно, но со странной безнадежностью во взгляде. Потом печально покачал головой. — Нет, не нравится, Джоан. Нисколько не нравится. Но что с того?

Они немного помолчали, затем Джоан задала еще один вопрос.

— Чем бы ты занимался в жизни, если бы мог выбирать?

Ответ удивил ее втройне: содержанием, быстротой и прочувствованностью. Артур произнес одно слово:

— Музыкой!

— Музыкой! — повторила она — Музыкой! А я и не знала, что ты играешь… или интересуешься ею.

— Когда я был мальчишкой, — объяснил он, глядя в увитое плющом окно, — отец принес домой гитару. Сказал, что подарит ее первому из нас, кто научится играть. Конечно же, он имел в виду девчонок. Вообще-то первым играть научился я, однако гитару не получил. Вот и вся музыка в моей жизни, — добавил он. — А здесь и послушать-то ее негде, разве что в церкви. Я бы купил патефон, но… — Он сконфуженно рассмеялся. — Эмма говорит, если я принесу его домой, она его разобьет. Говорит, это хуже кошек. О вкусах не спорят, сама знаешь, Джоан.

Он снова улыбнулся странной улыбкой, чуть поджав уголки рта.

— Ну, мне пора за дело.

Она отпустила его и вернулась к своим заботам, сразу посерьезнев.

— Эмма, — осведомилась Джоан через пару дней, — как ты посмотришь на то, что я обоснуюсь… в смысле, поселюсь здесь?

— Я на это надеялась, — ответила сестра. — Как бы выглядело, если бы ты открыла у нас в городе практику и не поселилась у меня — ты же моя единственная сестра.

— Думаешь, Артуру это понравится?

— Конечно, понравится! К тому же… если бы и не понравилось… ты же моя сестра… и это мой дом. Артур давным-давно записал его на мое имя.