Желтые обои, Женландия и другие истории - [47]
Меня все поздравляли. Детям по всей стране велели выискивать этих бабочек, если такие еще остались. Мне показали историю этого вида, рассказали, какой урон он наносил и как долго и упорно наши прародительницы боролись, чтобы спасти от него деревья. Мне показалось, что я выросла на полметра, и прямо тогда я решила стать лесничим.
Это всего лишь один пример, потом она привела мне массу подобных. Огромная разница заключалась в том, что в то время как наши дети росли каждый в своем доме, где прилагались все усилия к тому, чтобы защитить и оградить их от опасной внешней среды, здесь они сразу погружались в большой и добрый мир, с самого начала осознавая, что он принадлежит им.
Их детская литература была просто прекрасна. Я мог бы долгие годы вникать в изящество, изысканность, простоту и ясность, при помощи которых они поставили великое искусство на службу детским умам.
У нас есть два жизненных цикла: мужской и женский. Мужчине суждены взросление, борьба, победа и создание семьи, а затем посильное ему достижение успеха или воплощение планов. Женщине — взросление, замужество, подчиненная роль в семейной жизни, а потом «общественная» или благотворительная деятельность в размерах, определяемых ее положением.
Здесь присутствовал всего один цикл, но при этом обширный.
Ребенок вступал на широкое поле жизни, где материнство было великим личным вкладом в жизнь страны, а все остальное являлось индивидуальным участием в общественной жизни. Любая девочка, с которой я говорил, начиная с раннего детства уже решала, кем она станет, когда вырастет, и жила в радостном ожидании этого.
То, что Терри называл отсутствием «скромности и стыдливости», подразумевало, что в их широком взгляде на жизнь не оставалось места ничему сомнительному. Они были благовоспитанны, но не стыдливы, поскольку не знали, чего необходимо стыдиться.
Даже их недостатки и детские проступки не преподносились как провинности, а лишь как ошибки и оплошности — словно в игре. Некоторые, явно менее покладистые, чем остальные, или обладающие реальными изъянами, встречали весело-снисходительное отношение, какое проявляют в команде сильные игроки по отношению к более слабым.
Понимаете, их религия была матерналистской, и их этика, основанная на полном принятии эволюции, демонстрировала принцип роста и красоты тщательно управляемой культуры. У них не было теории изначального противостояния добра и зла, для них жизнь представляла собой развитие, которое, наряду с исполнением долга, доставляло им высшее наслаждение.
На этой основе с сублимацией материнской любви, выражающейся в широкой общественной деятельности, каждый этап работы изменялся в зависимости от его влияния на развитие всего народа. Сам их язык был намеренно очищен, упрощен, сделан легким и изящным ради блага детей.
Это показалось нам совершенно невероятным. Во-первых, что любой народ должен обладать прозорливостью, силой и настойчивостью для планирования и выполнения подобной задачи. Во-вторых, что в женщинах нашлось столько предприимчивости и энергии. Мы считали само собой разумеющимся, что у них нет таких качеств, что только мужчины с их естественным порывом и нетерпимостью к препонам могут что-то изобрести.
Здесь мы обнаружили, что влияние жизни на окружающую среду развивает в человеке изобретательские способности вне зависимости от пола, что полностью раскрепощенное материнство ради блага ребенка совершенно не стеснено в творчестве и в труде.
Для того, чтобы дети рождались и воспитывались в условиях, наиболее приспособленных для их наиболее полного, гармоничного и свободного развития, женщины намеренно перестроили и улучшили все общественные структуры.
Я никоим образом не хочу сказать, что на этом они остановились, как ребенок мог бы остановиться в развитии на уровне своего возраста. Самая поразительная особенность всей их культуры помимо великолепной системы воспитания состояла в широте интересов и сфер деятельности, открытых любому на протяжении всей жизни. Но в области литературы меня поначалу сильнее всего поразила ее ориентированность на детей.
У них также присутствовал знакомый нам повторяющийся набор простых стихов и рассказов наряду с превосходными образными сказками. Однако там, где у нас они представляли собой сто раз обмусоленные ошметки древних народных сказаний и примитивных колыбельных, у них они превратились в изящные творения великих художников, не только простые и неизменно волнующие детские умы, но и правдивые, описывающие окружающий живой мир.
Стоило провести один день в их яслях, чтобы навсегда изменить отношение к младенчеству. Самые маленькие, розовые карапузы, сидели на руках у матерей или мирно спали под открытым небом, вдыхая напоенный ароматом цветов воздух. Выглядели они совершенно естественно, вот только никогда не плакали. В Женландии я почти не слышал детского плача, разве что несколько раз при падении. Ребенку тут же бросались на помощь, как бросились бы мы к визжащему от нестерпимой боли взрослому.
