Желтое воскресенье - [13]
— Ты куда, охламон? — воскликнул Громотков.
— А что, разве можно ее есть? Скользкую, вареную?! Бр-р-р…
— Давай сюда! — Громотков взял луковицу за бледно-зеленый отросток, запрокинул голову и опустил целиком в рот.
— Ой, жутко, Степанович! — состроил гримасу Андрей. — Вы ее как устрицу проглотили. Пищит, а лезет… У меня, правда, Верка — сестра — тоже любит!
— Значит, твоя Верка — человек, Андрюха! А ты покудова — молекула! Как научишься есть, тогда и человеком станешь. Понял? Ох и хороша пиш-ш-ш-а-а-а! — с восторгом протянул механик, вытирая по-хозяйски ложку о внутреннюю сторону спецовки. — А на второе у нас что?
— Макароны по-флотски! — живо подключился Мишо.
— Вот это молодец, Михайло! Спасибо, друг! — сказал Андрей. — А как их есть? — спросил он Жанну, наклоняясь к ее красивому лицу.
— Что значит — как? — спросила она.
— Ну, вдоль или поперек? Вдоль — похудеешь, а поперек — поправишься… Так как?
— Ладно, Андрюха, не трепись, остывает, бери черпак и шамай свои ламинарии с мясом, — вроде бы строго напустился механик.
— А вы, Степанович, тоже хороши, малолетку обижали, не стыдно?! Пока я тут беседую с прекрасным полом, вы, я вижу, половину миски ухнули. — И тут же шутовски накинулся на еду: — Вперед, молодежь, принимай пищевую эстафету от наставников! — И он стал смешно и быстро сгребать ложкой макароны к себе, спешно отправляя их в рот, отчего щеки округлились.
— Тьфу! Не дал нормально поесть, — бросая ложку, в сердцах сказал механик. — И все это из-за тебя, Жанна, кровь в парне гудит, прыщи повылазили…
— Фу, набузовался, еле Степановича на финише обогнал. Ну вы и здоровы есть! Жанночка! А на третье — поцелуй?!
Он потянулся вверх руками и, хрустя всеми косточками, пропел:
— Люблю я девок рыжих, нахальных и бесстыжих!
Затем плечом подтолкнул смущенного приятеля, но тот стоял молча, насупившись, не зная, как поступить дальше: рассердиться или нет. Ревнуя Жанну, Мишо понимал, что ведет себя глупо, но ничего поделать не мог: обычно подвижный, живой ум его в присутствии Жанны цепенел; казалось, Мишо был доволен ролью безвольного человека. Но по тому, как раскраснелось лицо молодой женщины, каким простым и милым стало оно, Мишо понял, что был не прав. Он не знал, за что конкретно любит Жанну: за голос, лицо или фигуру; ему нравилось все: и запах волос этой женщины, и звук голоса, — все то, что составляло ее привлекательность.
— А ты что же, Мишк, сачкуешь сегодня? Вон две форсунки почисть, пока мы с Андрюшкой насосом займемся.
Жанна, сложив стопку мисок и прижав их к груди, поднималась по трапу, бросая смущенные взгляды на вздорного механика.
Андрей молча, лукаво смеялся и тихо напевал: «Ах, зачем эта ночь так была хороша?!»
— Ну и дуралей же ты, Андрюха!
— А умных людей нету, Михаил Степанович!
— Ну да!! Вот огорошил!
— Точно, Степанович! Что мы видим чаще? Характер человека. И через его поступки: смелые, легкомысленные, вежливые, добрые, честные — судим о людях и ум почти никогда не принимаем в расчет…
— Вот за что я тебя люблю, Андрюха, — за ум-ней-шие суждения. А ты, часом, значок такой не забыл?
— Ну, точка…
— А это?!
— Ну, запятая…
— А все вместе, без «ну»? — допытывался механик.
— Ну, знаки препинания, в предложениях несут смысловую нагрузку…
— Во, Андрюха, смы-сло-вую, а ты чешешь бессмыслицу, так нельзя. Ум — это дар… предвидения и, конечно, не сразу, но по совокупности поступков определить можно. Ладно, Андрей, иди! — и он подтолкнул машиниста в спину к насосу, окрашенному серебрином.
Механик машинально оперся руками о крышку парового котла, но отдернул руки и смешно затряс ими в воздухе — обжегся. Вскоре задумался, пытаясь мысленным взором проникнуть за чугунную преграду кожуха, где, всего вероятней, неисправность, где взаимодействуют две противоборствующие силы: железо и пар.
Круглыми ключами — «звездочками» они с трудом отдали верхние прикипевшие гайки подводящего трубопровода; когда сняли фланец — предстал весь внутренний механизм, непонятный для Андрея: поршни, отверстия, штоки. И все это — кирпичного цвета от горячего пара, кроме тускло-свинцовых стенок цилиндра, блестевших в глубине; то, что раньше было работающим механизмом, теперь предстало мертво, однако вполне разумно, чтобы обеспечить подачу воды в котел.
— Заточи конец рашпиля и острием поковыряй здесь и здесь, — механик ткнул крупным синеватым ногтем и переспросил: — Понял?!
— Ума не надо! — вместо ответа нахально буркнул Андрей.
Старков долго возился у наждака, затачивая рашпиль, то включал его, доводя до высокого визжащего тона, то выключал в короткие минуты отдыха. Механик же взял в руки белый квадратный асбестовый шнур, обрезал его наискосок специальным ножом из ножовочного полотна, срастил оба конца, подгоняя один к другому. Затем густо смазал шнур мерцающим графитовым порошком, слабо разведенным в машинном масле, и еще держал его против света, придирчиво проверял место среза, чтобы в плотное соединение не прорвался могучий пар. Громотков автоматически приглаживал толстым пальцем косой срез, не доверяя даже глазам.
— Степанович, нашел! — заорал Андрей.
— Господи, ошпаренный! Чего орешь?!
«Тварь размером с колесо обозрения» — первое реалистическое произведение писателя, получившего признание в качестве молодого талантливого фантаста. Только фантасту это и было под силу: написать о раке такую книгу, в которой болезнь — не самое страшное. Вы поймете, что бояться стоит только самих себя. Роман Владимира Данихнова научит вас не бояться страха. Он откроет, что самые темные наши переживания растут из того же корня, что и самые светлые. В отличие от бога смерти, не знающего разницы между добром и злом, сделанным и несделанным, у человека есть выбор.
В нашей стране живет 146 544 710 человек. Из них, как минимум два миллиона смотрели телеканал «Культура» и слушали радио «Серебряный дождь», где Алекс Дубас постоянно рассказывал о счастье и собирал его. Еще несколько десятков тысяч читали об этом в «Фейсбуке». Каждое чтение момента счастья в эфире, каждый пост – возвращались новыми и новыми историями. Здесь их почти тысяча. У вас в руках концентрат и катализатор счастья. Ваша собственная машина времени. Итак. Здесь были счастливы Артем и Юля, Михаил Жванецкий, Ингеборга Дапкунайте, Ася, Владимир Меньшов, Вано, Ольга, Андрей Шаров, Катерина, Аким, Слава Сэ, Алина, Андрей, Ивар Калныныш, Роман Геннадиевич, Вахтанг Кикабидзе, Даша, Лука, Максим Цхай, Инесса, Альберт Филозов, Сергей Юрский, Тамара, Нарине, Ирина Хакамада, Игорь, Малхаз, Людмила Петрушевская, Ляйсан, Костя, Владимир Кристовский Дайга, Андрей Бартенев, Алексей, Елка, отец Владимир, Тата, Айжан, Николай Цискаридзе и еще как минимум 903 человека.
Джей Макинерни (Jay McInerney) — молодой американский журналист и писатель; родился в Хартфорде, штат Коннектикут; жил в Лондоне, Ванкувере, Токио, Нью-Йорке. Окончил Уильямс-колледж. Его работы публиковались во многих американских изданиях. Автор романов «Рэнсом» («Ransom», 1985), «История моей жизни» («Story of my Life», 1988). «Яркие огни, большой город» — его первый роман — опубликован в США в 1984 году («Bright Lights, Big City». New York, Random House, 1984).
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «У лодки семь рулей» рождается на глазах у читателя как художественное произведение, создаваемое в равной степени его главным персонажем — Алсидесом и его безымянным «автором», подлинным, хоть и не главным героем этого романа. Тема романа относится к числу так называемых «вечных тем» капиталистической действительности: человек и общество, одиночество человека среди себе подобных. И. Чежегова.
Сергей Кузнечихин объездил обширную часть страны – от Урала до Чукотки. Его наблюдения стали уникальным материалом для повестей, вошедших в новую книгу «Игры на интерес». Это не просто повествование о рядовых гражданах, простых людях – инженерах, работниках артелей и НИИ, это еще один сказ о России, о том, какой она была, но уже не будет. Проза Сергея Кузнечихина не вписывается ни в одно из существующих литературных течений. Это отдельный мир – самобытный и узнаваемый, который без преувеличения можно назвать крупным явлением русской литературы.