Желтое воскресенье - [14]
— Нашел, Степанович! Где пар тормозится, там, оказывается, кусочек асбеста забился, каменный стал. Может, оборвался и прикипел в глубине золотника, еле отодрал. Вот отчего и ору, — смеясь, с гордостью, торжественно добавил Андрей. — И вовсе я не ошпаренный, а, говоря по-русски, чокнутый, — объяснил он еще.
— Ну вот видишь, Андрюха, а ты говоришь — ума не надо! Нет, мой дорогой, надо! Ох как надо!!
Вверху вновь скрипнула дверь, и вскоре спустился стармех, он что-то издали кричал, но слов разобрать было нельзя: шумел вентилятор.
— Погодь, Мишо! Не калахти! Слушаю вас, Эдуард Эдуардович!
— Вот что, четвертый, стоянка трое суток, циклон от норд-оста идет, девять баллов! — И прибавил: — С Карского моря прет… Заканчивайте свою работу, фановую систему надо прокачать, в гальюнах вода на правом борту поднимается.
— Вот так всегда, — недовольно сказал Андрей, бросая на плиты гаечный ключ, — не успеешь одну работу закончить, как начинай другую. Система 2Д — 2П — давай-давай, потом посмотрим!
— Старков, честное слово, спишу по приходе в Мурманск.
— Пролетарию терять нечего…
— Еще разберемся по поводу вашего обмана. Нам ясно, кто вас покрывает!
— Вы что-то во множественном числе о себе заговорили… Теперь видите, Степанович! — обращаясь к механику, сказал Андрей.
— Ну что — видите? Ну что? что? — злобно, как мальчишка, тонким голосом закричал стармех, неприятно покалывая Андрея белесыми глазами. Его правильные черты изменились, лицо стало некрасивым, покрылось мелкими красными пятнами. — Мы еще, Старков, потолкуем. — И, возмущенно подняв плечи, выражая тем крайнюю степень негодования и возмущения, засеменил вверх по трапу. Но в середине его остановился. — Старков, вы помните анекдот, как начальник составлял инструкцию: параграф первый — начальник всегда прав; параграф второй — если начальник не прав, смотри параграф первый? Не забывайте этого…
Раздувая пузырем щеки, Андрей протрубил на все помещение, согнул руку, затем злобно показал кулак и, все еще в запале негодования, продолжал кривляться.
— Ты что это, Андрюха, неприветливый сегодня? А? — намеренно спокойно спросил Громотков.
— О! Опять эти разговорчики! Мораль! Уважать надо! А я говорю: не надо! Понятно?! — Его щеки снова налились густой краской. — Вернее, надо! Но кого и за что — тоже ведь не пустячный вопрос. Это не место в троллейбусе уступить, а принципиальный разговор… — Андрей потрогал пальцами лоб, поперхнулся. — Он подлец. Понимаете?! О своих похождениях за кордоном хвалился нам. У него психология: если человек не пьет, значит — подозрительный. Понимаете?! По должности он — стармех, а морально — подлец, бабник, развратник, бахвал, лгун… Послушайте, как он говорит о женщинах! После него хочется в баню, отмыться, словно в помойке побывал. Посмотрите на его окружение. Все кореша — собутыльники, и все они — у него в кармане. Семгу таскал из Дальних Зеленцов. Думает, мы пешки, ничего не видим. — Он сломал рыжие брови и презрительно засмеялся. — Сивуха, вот сила: умного сделает дураком, дурака — веселым, веселого — глупым, она сильнее закона, морали, общества. Может не хватать одного-другого, самого необходимого, но уж водка — всегда и везде, в самом заброшенном уголке с ней перебоев нет. В достижении иной цели ты загубишь здоровье, измотаешь силы, надорвешь сердце — и ни фига не добьешься. И, наоборот, дело твое исправится, пойдет на лад, карьера обеспечена, везде тебя ждет успех — словом, все, что не будет сделано по чести, совести, будет исполнено при ее могущественном участии. Да здравствует сивуха! Универсальнейшее средство общения людей! И обделывания всяческих делишек!
«Эк его заносит! — подумал механик. — Но надо признать: у молодежи ум прочный, не то что у нас, стариков, — тут и логика, и мышление…»
Громотков верно угадал направление Андреевых мыслей; он стоял, притулясь спиной к острым рычагам судового телефона. Не изменил он положения тела и после того, как под лопаткой засаднила боль. Вся ясность и чистота сегодняшнего дня — исчезли, незнакомая прежде леность мыслей и чувств отгородила его от всего близкого, привычного: насоса, теплого ящика, котла. И только тупая сосредоточенность сохранялась в глазах, устремленных в невидимую даль, через воображаемое пространство предметов: фотографию сына на стене и рукоятки форсунки. А дальше, у кажущегося горизонта, чернело квадратное пятно, и это уже был подлинный обман зрения, потому что пятно было открытой дверью в чужой отсек, где свет был погашен…
Он не стремился думать о чем-то реальном, кроме своей усталости и тяжести на душе, не отошел от телефона даже тогда, когда физическая боль стала нестерпимой и острой; она, эта боль, теперь возвращала его сознание к реальности, к тому, что было знакомо и привычно.
Он стал догадываться о причине недовольства, может быть впервые почувствовал себя стариком, но лишь умом, чувством же упорно сопротивлялся.
«Разве мой ум, сердце, почки, легкие требуют замены или ремонта?! Дело не просто в физической силе, биологии, одряхлении, лености мыслей. Вернее, дело и в этом тоже, но еще — и в реакции мысли, в умении реагировать на подлость, в отсутствии фальши, угодничества, горького опыта жизни. Как многое тут зависит от простого случая! Можешь ввергнуться в любую историю, искалечить жизнь, и наоборот — стать энергичным парнем… Пока ты молод, — подумал Громотков, — без умного, толкового человека не обойтись, пойди разберись, где плюс, где минус…»
Олег Кашин (1980) российский журналист и политический активист. Автор книг «Всюду жизнь», «Развал», «Власть: монополия на насилие» и «Реакция Путина», а также фантастической повести «Роисся вперде». В книге «Горби-дрим» пытается реконструировать логику действий Михаила Горбачева с самого начала политической карьеры до передачи власти Борису Ельцину.Конечно, я совершенно не настаиваю на том, что именно моя версия, которую я рассказываю в книге, правдива и достоверна. Но на чем я настаиваю всерьез: то, что мы сейчас знаем о Горбачеве – вот это в любом случае неправда.
Загадочный рассказчик, чья судьба неразрывно связана с жизнью главных героев, начинает свою страшную и одновременно трогательную историю. Историю, начало которой было положено в 1939 году. Зиглинда живет в Берлине в обычной семье. Мама — домохозяйка, а папа работает цензором: вымарывает из книг запрещенные слова. Его любимое занятие — вырезать фигурки из черной бумаги и ждать конца войны. Но война продолжается, и семья девочки гибнет, а она оказывается в опустевшем здании театра — единственном месте, где можно чувствовать себя в безопасности.
Случайная встреча семилетнего Адама и Барона – пожилого одинокого физика с оригинальными взглядами на бытие – круто меняет судьбу мальчика, до того обещавшую быть непримечательной. Впрочем, меняет она и жизнь мужчины, который относится к своему подопечному словно к родному сыну. Исповедуя гедонизм, Барон игнорирует течение времени и избегает привязанностей. Этому он учит и Адама. Однако теория пребывания в золотом коконе начинает трещать по швам, когда Адам познает любовь и связывает себя узами с девушкой, обреченной на скорую смерть…
Пять месяцев назад Ник, бойфренд Валери Лефтман, открыл стрельбу в школьной столовой, убив многих учеников и учителей и застрелив себя. Пытаясь его остановить, Валери получила ранение в ногу и случайно спасла жизнь своей одноклассницы. Однако ее обвинили в случившемся из-за списка, который она помогла составить, – Списка ненависти, включающего более сотни людей и явлений, которые ненавидели Валери и Ник. Все лето девушка провела в больнице, где с ней обращались как с возможной подозреваемой. Оказавшись наконец дома, Вал готовится вернуться в школу и продолжить обучение в выпускном классе.
Семья Липы — семья предпринимателей. Она, ее родители и младший брат Берти зарабатывают себе на жизнь сбором металлолома. Их бизнес труден, непостоянен, а порой и просто опасен, хотя семья живет в мире возвышенных метафор, созданных главой семьи. Их труд — благороден, платят за него — «звонкой монетой», а найденные предметы свозятся прямиком в… «Рай».В романе одного из самых ярких голосов немецкоязычной литературы соединились фантазия и суровая семейная история, гротеск и трагедия целого поколения, оторванного от корней.
Родители маленького Димы интересуются политикой и ведут интенсивную общественную жизнь. У каждого из них активная гражданская позиция. Но вот беда: мама и папа принадлежат к прямо противоположным лагерям на политическом поле. Очень скоро Дима замечает, что трагически расколота не только его семья… Книга содержит нецензурную брань.