Желтая лихорадка - [42]

— Ты с ума сошел? Как это ты известишь их?

— Не хочешь — не буду!.. Да ладно, я пошутил, я твоего старика двадцать лет не видел, — захохотал Эден Жилле.

По шее Паланкаи заструились ручейки холодного пота. Жилле все еще ржал, и рука его дрожала от смеха, и он лил коньяк мимо стакана.

— Я, как тебя увидел, едва на ногах устоял. «Антал Кашш-Сухаи, товарищ доктор. Это наш кадр! Руководитель новой административной группы. A coming man[23]. Выдвиженец. Он сменит Матёфи, тот уходит на пенсию»… Председатель исполкома — ну, тот, у которого морда, как лиловая луковица, маленький такой, толстенький, того и гляди удар хватит, — уже две недели только и думает, что за человека нам прислала область, да с такой анкетой, да с такой характеристикой! Эмилио, а ты что, в самом деле умеешь петь?

— Нет, я только организовал хоровой кружок «Пава» и руковожу им идейно. А сам не пою, — скромно сказал Паланкаи.

— Потрясающе! Наш любимый председатель сельсовета, Петнехази, сегодня чуть свет раз пятнадцать позвонил жене председателя кооператива. Обсуждал с ней, сколько маковых пирогов испечь и как зажарить поросенка. Ведь к нам едет товарищ Кашш из области, награжденный «Орденом труда» бронзовой степени и почетным знаком «За социалистическую культуру», окончивший с красным дипломом множество всяких академий. Словом, едет чудо-кадр наводить порядок, человек с чистыми руками и холодным сердцем, несравненный, сверхумный, такой, каких свет не видывал, уж он-то разберется, кто тут тайно варит самогон и незаконно экспроприирует чужую собственность… Итак, к нам едет ревизор. Как у Гоголя. И этим ревизором оказывается — кто бы вы думали? — Эмилио Паланкаи! Он же доктор Кашш! Эмилио, ради бога, открой мне тайну: как это тебе удалось?

— Не ори! — буркнул Паланкаи. — Кто же мог знать, что ты здесь участковым врачом. Почему не умотал на Запад? Там врачи хорошо живут.

— Так, как здесь, не живут, — осклабился Жилле. — А вот ты почему не убрался ко всем чертям? Куда-нибудь во Вьетнам или в Иностранный легион?

Паланкаи задумался. Проще всего было в Комло. Сошел с поезда с чемоданчиком в руке, а в нем — две пары белья, зубная щетка, сберкнижка на предъявителя и учебник японского языка. На работу устроился запросто — по документам, купленным на базаре. Выдали спецовку, талоны в столовую и место в заводском общежитии. Старался держаться тихо, в драки не встревал. Планировал переждать год-другой, потом поехать в Будапешт, найти старые документы, разузнать, чем кончилось уголовное дело с каменным карьером, кому по сколько лет дали, и прикинуть, можно ли выкапывать спрятанные денежки. А пока работал на стройке: мешал раствор, подавал кирпичи. К новому имени — Антал — привык, но все же старался пить поменьше — не дай бог проболтаешься. С девками тоже был осторожен. По воскресеньям, когда все уходили на танцы или в кино или ехали домой, к семьям, он лежал на койке, листал учебник японского.

Иногда видел сны: о том, что немцы выиграли войну, а нилашисты снова захватили власть в Венгрии. И он, верный сын нации, становится государственным секретарем или послом в Токио. И пишет большую монографию о фашизме, о чистоте расы.

Иногда он мечтал и наяву. Подождет еще месяц-другой и подскочит на денек в столицу, узнает, как там дела, что с жирным Эденом, с отцом. Кто уже вышел, кто еще сидит. Были у него и проблемы: забывался и откликался, когда кто-то звал Эмиля, и молчал, когда кричали: Антал!

Были проблемы и из-за возраста Антала Кашша, который, подлец, оказался на шесть лет моложе Паланкаи. Еще, чего доброго, призовут на военную переподготовку!

А на второй год работы на стройке произошла в его жизни перемена, превзошедшая все мечты.

Сначала его вызвали в отдел кадров. Эмилио заволновался: что случилось?

Он уже давно продумал на всякий случай — если кто спросит — биографию Кашша. Родился в деревне Опёсмета, рано осиротел. Пас деревенское стадо свиней, образования никакого, с трудом осилил два класса начальной школы. К концу войны ему было тринадцать. Долговязый тощий пацан. Хотели с допризывниками увезти на Запад, но он спрятался в стогу, отсиделся. Чего ему было ехать на Запад, раз туда война ушла? Какое-то время батрачил у кулаков, а когда в стране начались великие стройки, он тоже пошел в каменщики. Работал на строительстве Сталинвароша, оттуда попал в Казинцбарцику, даже женился там, вот — жена записана в паспорте: Эржебет Пятнашка. Странная фамилия? Цыганка была, привязалась к нему сама, на стройке. Девчонка тоже была сиротой, обвенчались, а через два месяца ушла. Ничего не сказав…

— Можете все это написать? — поинтересовалась заведующая отделом кадров, но Паланкаи-Кашш с грустным видом воздел к небу очи. Как же он напишет? С его-то двумя классами начальной школы?

— Да, конечно! — участливо закивала заведующая. — Только вы так хорошо рассказывали…

Паланкаи даже икнул со страху.

— Видите ли, я уж столько раз перебирал все это в уме, лежа ночью в общежитии на своей железной койке. Только и думал, какая несчастливая у меня судьба…

— Но ничего, демократия поможет вам, товарищ, — пообещала кадровичка. Выражение ее лица становилось все более приветливым — она выудила из морских глубин такую золотую рыбку, какая редко попадает в сети кадровиков: парень из рабочих, круглый сирота, свинопас, два класса начальной школы. Ни родственников, ни опекунов, ни покровителей. Бедняжка, столько его били-колотили! И мозги-то у него еще как земля целинная — все схватит на лету, любую науку!