Железный посыл - [42]

И он опять вздохнул, вероятно, на этот раз уже о настоящем.

Действительно, строится конный спорт по чемпионам, и сделать верховую езду массовым развлечением пока мы не можем. А люди хотят сесть в седло.

Так что в этом случае вздыхал наш малый, по-моему, правильно, однако Эрастыч его поправил:

— Доступным конный спорт никогда не был. Всегда в чести, как бы в ореоле был — это да, но ведь большинству доставалась роль зрителей. Возле лошадей терлись, возле бегов или скачек. А собственно спортивной верховой ездой занималось преимущественно состоятельное офицерство. Вот и все. Толстой на что уж любитель поездить был, а ты сам знаешь, что у него за лошади были. Так себе. У отца он тогда торговал рысака от Ларчика…

— И что же?

— В цене не сошлись. Кровную лошадь купить Толстому было не по карману. Или Пушкин. Ездил он верхом на самых настоящих маштаках (беспородные рабочие лошадки). Правда, Лермонтов держал лошадей приличных. Парадер или Черкес у него был, это, как отец говорил, все-таки лошади. Но у него бабка состояние имела.

— Это верно, — сказал и переводчик, — Шекспир, например, пешком ходил: лошади были тогда невероятно дороги. «Продают дома, поля, чтобы коня купить и идти в бой!» Это из «Генриха V».

— Ну вот видишь! А ты о былом вздыхаешь. Или ты говоришь: «Пропал прежний ипподром!» Конечно, пропал. Раньше не то что в лицо или по камзолу, не говоря уже о посадке, а по кончику хлыста наездника отличить было можно. У каждого не просто своя посадка, а почерк в езде был. Но, в сущности, на этом дело и кончалось. Этим исчерпывался их кругозор. Возьми хотя бы самого Мельгунова-Яковлева.

— Наездник Крепыша?![29] — так и ахнул переводчик.

— Ты его не застал и думаешь, какой-то Микеланджело. Конечно, руки волшебные. Чутье, опыт, приемы езды — все это сверхъестественное. Но во всем, что выходило за пределы бегового круга, — примитивность страшная. Суди сам. На призах выигрывал невероятно много. Чтобы в купцы пойти или своих лошадок завести — это, он чувствовал, не его занятие. Оставалось деньгами сорить. И максимум, на что хватало фантазии, так это в бане фотографироваться. Видишь, это я тебе говорю, а уж мне все до того дорого, что и выразить невозможно. Ведь что ни говори, а ведь тогда, а не теперь мое-то время было! «Мое время»! Я и сам почти что его не застал, но это живет во мне как воспоминание.

Щелкнул секундомер, и Эрастыч оборвал:

— Ладно, пора и на покой. А ты уж завтра придумай что-нибудь, найди там слово поточней, объясни англичанам. «Пушкин энд Шейкс-пир» — что-нибудь в этом роде. Скажи, Шекспир, мол, насколько известно, в театр вообще не ходил.

— Ну, это еще не доказано. Я скажу: «Господа, что удивительного: наш мастер ни разу в жизни не сидел верхом, а ваш адмирал Нельсон не умел плавать и к тому же еще страдал морской болезнью».

6

Встречал гостей на приеме Гордон Ричардс, называемый англичанами «жокеем нации». Скакать мне с ним не приходилось, да он уже давно закончил свою карьеру и, кроме того, скакал почти исключительно в самой Англии, не выезжая за рубеж. Вообще до тех пор, пока не стали возить лошадей самолетами, международные призы не были так распространены, как сейчас. Гордон Ричардс в конном мире имя очень громкое, за свои заслуги он получил даже рыцарское звание, но был он, кроме всего, знаменит еще и тем, что ему при всех победах никак не удавалось выиграть Дерби. А что такое великий всадник без Дерби? Только в последний год своей призовой деятельности удалось Ричардсу в смертельном бою с Даг Смайтом вырвать на голову свое единственное Дерби.

Цвета у Даг Смайта были королевские, то есть скакал он на лошади, принадлежавшей английской королеве. Королеве тоже все время не везло — не удавалось, как и Гордону Ричардсу, взять Дерби. И тогда для них обоих наметился единственный в своем роде шанс. Как говорится, светило обоим, но выиграть ведь должен кто-то один! И вот перед самым стартом королева, как полагается, отправилась в паддок, где собираются все владельцы. На пути ей попался Ричардс. Он шел в весовую. Туда уж, кроме жокеев, не допускают никого. Но он шел в весовую через паддок — взвеситься вместе с седлом и — на старт. Их взгляды встретились. «Желаю вам удачи, сэр», — дрожащим голосом сказала королева. «Я тоже вам желаю удачи, ваше величество», — с дрожью в голосе произнес жокей и — выиграл.

— У вас с весом как, есть проблемы? — спросил меня Ричардс.

— Пока терпимо.

— Я сужу по вашему росту. Вы почти как несчастный Фред Арчер. (Он довел себя выдержкой до безумия. — Н. Н.).

— Пигот еще, кажется, выше.

— Да, — засмеялся Ричардс, — мы говорим, что живет он на собственном поносе.[30]

— А вы, — спросил тут же Ричардс, — предпочитаете с какого конца — рвотное или слабительное?

— Я парюсь.

— О, чисто русский способ. Но ведь это слишком тяжело для сердца.

Он опять улыбнулся, и мы двинулись дальше. Выжеватов руководил нашими знакомствами. Один раз он просто схватил переводчика за руку, когда тот, услыхав от какого-то типа «Как делишки?» (по-русски), хотел с ним поздороваться.

— Убери руку-то, — сурово сказал Выжеватов, не обращая никакого внимания на того субъекта, — войны не помнишь, вот и суешься.