Железный пар - [53]

Не уверен, что передаю речь слово в слово – всё-таки я был взволнован, и голову кружил туман… Однако общий смысл искренних и совершенно не обидных выражений был именно таков. Тем непонятнее (и незаслуженней) ответ, который на меня из фонаря, фигурно говоря, свалился и ошеломил.

– Вы что, дурак? – сказала дева. – Я этой ленточкой играла с кошкой. Она её и сбросила в окно. Вам делать нечего? Не знаете, что гадко в чужие окна нос совать? Как вам не стыдно! Только я присяду к свету отдохнуть, вы тут как тут – и пялитесь в окно. Маньяк! Ещё раз явитесь – я Гришу позову.

Григорий! Гриша!.. И словно все иголки мира в меня вонзились!

Боже, сколько раздражения и некрасивой злости было в её голосе – ужасно! И это имя!.. Я онемел. Она же, сказав свои слова, легко и – невероятно! – без поддержки встала, закрыла створку, подхватила с подоконника и сунула под мышку стопку лакированных журналов (на обложке (заметил) сапфирами сверкала бижутерия), задёрнула занавеску и за нею скрылась.

Пока шёл к Колокольной, пылали щёки и всё мерещилось, что сзади догоняют двое – она и врач Григорий с железным молотком в кармане белого халата. Украдкой глянул за плечо, и краю глаза показалось – точно! Спешат, подскакивают на ходу и строят рожи! И у обоих туловища, как полные воды резиновые грелки, колышутся нехорошо и страшно! Я прочь понёсся без оглядки, позабыв про свой протез, – гремела только за спиной кошёлка. А на углу всё же решился, обернулся. Конечно, ни ее, ни врача Григория не было нигде.

* * *

Ногу в пыльном бежевом берце, торчащую из треугольного лаза, увидел Сергей. Так что спасением обязан я средоточию знания, а не действия – брахману, родившемуся по недоразумению в Сибири под сенью кедрача.

Сказали, что был неотразим – ликом сер и зелен, с сиреневыми мёртвыми губами.

Спросил: кто-нибудь щёлкнул камерой на память?

Фёдор ухмыльнулся, достал валокордин – мне и себе, – бросил: нормально, будет жить.

Вася тормошил меня, мол, при угаре надо больше двигаться, чтобы скорей отпрыгнуть.

Только угар ли это – сомневался Глеб.

Меня мутило, кружилась и трещала голова, поэтому обратный путь запомнил плохо.

Был, кажется, кишлак, где в качестве реликтов обитали знатоки согдийских снадобий, хранители забытых эликсиров.

Был, кажется, базар в посёлке на пути к гиссарским пикам, куда увлекли меня, чтоб разогнать отравленную кровь, неугомонные бойцы на шпильках – Фёдор и Василий.

И точно был тоннель – тот, под Анзобским перевалом, что загазован почище сжалившихся надо мной горящих копей.

Когда, одолев Гиссарскую громаду, спускались вдоль бурлящего Варзоба, мой телефон поймал потерянную сеть и, морзянкой пикнув, ожил.

Сквозь налитые гнётом веки посмотрел: непринятый звонок жены и следом – sms: «Как ты? Сон видела – тебя выбирали дирижёром Мариинки. Не выбрали. Ты – на сцене, а я почему-то в зале. И между нами разрастается пространство. И мне так страшно, страшно, страшно… Поплакала, когда проснулась».

Сонным пальцем набрал ответ: «Не плачь. Дирижёр я никакой. Утром вылетаю, и пространство, как рана, зарастёт».

Подумал, помнится, что скуповато. Решил – вернусь и буду нежен.

Тут, кажется, заснул.

Вечер и ночь в Душанбе проспал сурком.

Товарищи прощались в «Зарине» с Азимом.

Утром, выдышав изнутри наружу наконец весь скверный газ, почувствовал себя определённо лучше, чем чувствовал забывший накануне в «Зарине» о мере Вася.

Зашёл Азим.

Мой самолёт был первым – их, новосибирский, отправлялся только через пять часов.

Простились.

Чёрт возьми, мы десять дней прожили бок о бок в условиях, когда о людях поневоле узнаёшь ненужные подробности: кто они, что и каковы. Дурного не сказать: как на подбор – орлы, но в остальном всё только усложнилось. Быть может, Фёдор – его, как мне казалось, я и прежде почувствовал вполне – мне потом развяжет этот мешочек странностей…

Азим отвёз меня в аэропорт. Сказал, чтоб приезжал ещё и, если пожелаю – он мне устроит по Тигровой балке экологический вояж.

Сказал и я: пусть позвонит, когда наладит лыжи в СПб по делу или в гости к дочке – там нет, конечно, несравненной «Зарины», но всё же что-нибудь достойное отыщем.

В клубке заполнивших аэропорт очередей вначале растерялся, но тут же был подмечен молодым служакой в форменной таможенной рубашке. Бегло озираясь, он предложил за несколько купюр пройти таможенный и паспортный контроль в экспресс-режиме.

У меня оставались нерастраченные сомони плюс рубли, ходившие здесь едва не наравне с валютой местной. Сговорились.

Благодетель посмотрел мой паспорт, сказал, что срок регистрации в стране истек и надо бы ещё купюр добавить.

Я ткнул пальцем в дату – истекает регистрация сегодня. Сегодня истекает, но не истекла.

Убитый моей непреклонностью, спорить служака не стал.

Когда сдавал багаж, таджики в форме спросили, что везу – добрая часть груза в рюкзаке выглядела на экране полупрозрачной серой массой.

Я не подумал, что на вывоз недр тут может быть запрет. Соврал, недолго думая: орехи – фундук, миндаль в сахаре, фисташки. Сопровождавший меня таможенник кивнул.

Должно быть, на курьера наркомафии я походил не очень – выворачивать рюкзак не стали.