Железный цветок - [74]

Его рука, такая удивительно тёплая, невзначай касается моей. Она почти горячая. Я делаю глубокий вдох, и дрожь медленно отступает рядом с огнём Айвена. Его жар нежно проникает в мои линии силы. Это странное ощущение… Я знаю, что нарушаю столько запретов, лёжа рядом с ним на одной кровати, но как же мне хорошо…

– Не сдерживай свой огонь, – говорю я. Наверное, от усталости я стала смелее. – Я чувствую, ты всё время сдерживаешься и… я знаю, как тебе трудно.

Его губы изгибаются в кривой улыбке, а взгляд мрачнеет.

– Поверь мне, Эллорен, я вынужден сдерживаться.

Улыбка Айвена меркнет, а невидимый огонь выбрасывает один за другим языки пламени.

Не понимаю, что он хочет сказать? Однако объяснять Айвен не собирается, а я не хочу выспрашивать.

Сквозняки в комнате разгулялись вовсю, даже паутина в углах потолка лениво покачивается из стороны в сторону.

– Айвен? – неуверенно спрашиваю я.

Он медленно поворачивает ко мне голову.

– Гм?

Как тяжело иногда выговорить всего несколько слов.

– Когда умер твой отец?

– Мне было три года, – отвечает он.

– Я тебе очень сочувствую, – едва ли не шёпотом говорю я. – Очень.

Он качает головой и смотрит на меня. Обычно резкие черты его лица смягчает тусклый свет лампы.

– Это не твоя вина. – Подумав немного, он спрашивает: – А когда умерли твои родители?

– Мне тоже было три года. – В тот же год умерла и бабушка. – Ты помнишь отца?

Айвен резко выдыхает, в его глазах отражается печаль.

– Да.

Он снова поворачивается ко мне лицом, посылая в мою сторону ещё немного огня. Мне вдруг хочется придвинуться ближе, утонуть в его пламени, раствориться в его объятиях.

– Я тоже помню родителей, – говорю я, наслаждаясь теплом. – Маму даже лучше. Перед сном она всегда заворачивала меня в одеяло, которое сама для меня сшила…

– В то, которое сожгла Ариэль, – тихо сочувственно произносит он.

– Да.

– Эллорен… – начинает было он, но тут же умолкает. – Когда мы только познакомились, я часто обижал тебя.

Я помню, как он презрительно фыркал, когда Ариэль сожгла то одеяло. Тогда я его ненавидела, но теперь те дни остались далеко позади. Да и мои чувства к Айвену очень изменились.

– Ничего страшного, – отвечаю я. – Я понимаю, почему ты так себя вёл.

– Нет, – качает он головой, – это было отвратительно, и я прошу прощения.

Я киваю в ответ на извинение, меня переполняют самые разные чувства, я едва не плачу.

– И ещё мне очень стыдно, что моя мать так обошлась с тобой, – добавляет он. – Не надо было приводить тебя к ней. Я думал… – Он раздражённо вздыхает. – Я надеялся, она всё поймёт и примет тебя.

Я тяжело вздыхаю, отгоняя слёзы.

– Наверное, увидев меня, она вспомнила ужасы из прошлого. Ведь я так похожа на бабушку…

– Но ты не она, – настаивает он, прожигая меня взглядом. – И я так хотел, чтобы и моя мать это увидела.

У меня перехватывает дыхание.

– Спасибо. Не представляла, что когда-нибудь услышу от тебя подобное.

Он грустно улыбается, и мои губы тоже складываются в улыбку.

– Знаешь, так смешно получилось, – рассуждаю я.

Когда я устаю, то говорю всё, что приходит в голову.

– Что смешно?

– Да всё это. Всё так неприлично, что просто смешно.

Айвен изумлённо поднимает брови.

– Вот мы, двое необручённых, не состоящих ни в каких браках… ты кельт, я гарднерийка, вдвоём в грязнющей комнате таверны лежим на одной кровати… – Я на секунду умолкаю. – Смешно, ведь правда?

Айвен рассеянно улыбается.

– Наверное.

– Гарднерийцы уверены, что мужчины, находясь рядом с женщинами, не умеют держать себя в руках, и потому мы должны одеваться скромно и всегда быть под присмотром. Девушек обручают совсем в юном возрасте. С каждым годом всё раньше. А всё же вот мы с тобой здесь, одни…

– Рассказы о том, что мужчины якобы не могут себя контролировать, просто глупости, – непререкаемо заявляет он. – Отговорки.

– Я так и думала. То есть опыта-то у меня никакого, но… – Диану всегда раздражает, когда я начинаю мямлить, стоит нам коснуться этой темы. Айвен, впрочем, меня понимает. Его народ тоже придерживается строгих моральных принципов и пуританских взглядов. – Но я росла с двумя братьями, – продолжаю я, – и я точно знаю, что они никогда никого ни к чему не принуждали.

Высказавшись, я смущённо краснею.

– Знаешь, я ни с кем об этом не разговаривала. Наверное, и сейчас с тобой не стоило.

– Я не против поговорить с тобой об этом, – спокойно отвечает Айвен.

Мне вдруг становится так хорошо рядом с ним, он так близко, в его глазах светится понимание. Его рука касается моей, и я, не раздумывая, вкладываю свою руку в его ладонь.

Он отворачивается, разглядывая потолок, его дыхание вдруг учащается. А потом он переворачивает свою руку и переплетает свои длинные пальцы с моими.

У меня перехватывает дыхание, а внутри разгорается пламя. Я тоже изучаю потолочные балки над нами, слишком взволнованная прикосновениями Айвена, чтобы посмотреть ему в лицо.

Мы долго лежим рядом, держась за руки.

Я словно на небесах – это в тысячу раз приятнее поцелуев Лукаса. И, как ни странно, более интимно. Потому что сейчас Айвен впервые по-настоящему открывается мне.

Сила его огня и мои огненные линии вспыхивают одновременно, устремляясь друг к другу, переплетаясь кончиками языков пламени, как наши руки.