Железные ворота - [54]

Он старался не приближаться к конторе Измини. «Она непременно почувствует, как мне страшно. Нет, нельзя…» — думал он. Время шло, проносились машины, торопливо проходили люди. Ангелос замедлил шаг, вспомнив, что на нем нет носков и, когда он шагает быстро, видны его голые лодыжки. У него отросла борода. Веки у него смыкались, голова отяжелела, боль сверлила затылок, плечи поникли. «До четверга…»

Он опять пошел в кино. Сел около колонны, чтобы можно было на нее опереться. Вскоре погасили свет и зазвучала музыка. Он заснул в темноте. Вдруг его толкнул сосед.

— Вот увидишь, этот с бородавкой убьет того длинного.

— Почему? — спросил, подскочив от неожиданности, Ангелос.

— Так должно быть, иначе получится не картина, а чепуха.

— Ты что, смотрел уже?

— Нет. Но сразу понял. А ты что скажешь? Убьют его?

— Может, он спасется, — тихо ответил Ангелос. — Будет неинтересно, если его убьют, раз это ясно с самого начала.

— Нет, — не согласился сосед. — Будет так, как я говорю.

— Значит, убьют?

— Непременно. Что бы он ни делал, все равно ему крышка…

Сосед настаивал, что иного конца быть не может. Вероятно, он знал. Впрочем, в фильме ничего нельзя было изменить. Если бы Ангелос следил за сюжетом, он, наверно, давно бы разобрался сам. Жаль, придется пересесть. Ему неприятно, что этот человек с крючковатым носом и седыми курчавыми волосами верит в неизбежную смерть. Ангелос покосился на него — лет сорок пять, глаза глубоко посажены. Не отрываясь, смотрит он на экран, ждет, чтобы сбылось его предсказание. Ангелос тихонько ускользнул от него. Он побродил по залу и нашел другое место. Его опять стало клонить ко сну. «Может, он спасется», — подумал он, закрывая глаза. В темном зале все с тревогой следили, что будет с тем высоким парнем, которого хотят убить. Гудки машин, вой, топот, тяжелое дыхание и вдруг… тишина. Пока еще ничего не случилось… Опять крики и торопливые шаги. Тьма сгустилась, и Ангелос не в состоянии был открыть глаза. Одинокий, никому не знакомый… Его теснили, окружали кольцом, точно ждали его неминуемого конца. Нет, его конец не предопределен, как в фильме, он может быть и иным, совершенно неожиданным. «Я должен спастись. Я должен выжить, нет той истины, которая подло и коварно исключала бы это…»

Зал затаил дыхание; затем наступила разрядка. Ангелос заснул. По окончании сеанса он вышел в коридор и принялся рассматривать фотографии артистов на стене. Люди, которые курят здесь, вокруг него, знают, что произошло на экране. Он не может поднять на них глаза. Все внушает ему подозрение. Странные лица мелькают вокруг, кто-то тихо переговаривается, какой-то мужчина подошел и встал рядом. Уйти? На улице еще опасней. У него лишь одна драхма, но, вместо того чтобы купить, как он собирался, пакетик горошка у стриженного наголо паренька, торгующего также бисквитами и шоколадом, Ангелос подошел к телефону. Он попросил Измини. Вскоре он отчетливо услышал ее голос.

— Не пугайся… Я только хотел поздороваться с тобой… Я же тебе обещал, — тихо сказал он.

— Как ты? Где ты? — спросила Измини.

— Прекрасно. Все очень хорошо. Скоро я опять увижу тебя.

— Вечером, там же?

— Нет, не сегодня, сегодня нельзя… Понимаешь… Я только хотел узнать, как ты поживаешь… Позавчера ты, наверно, подумала… Но теперь у меня все в порядке… — И он прошептал в самую трубку: — Я люблю тебя по-прежнему. Да, да, я увижу тебя еще. Не огорчайся. Может быть…

— Что может быть? — встревожилась Измини. — Я тебя не понимаю.

— Случится что-нибудь хорошее…

— Говори ясней, что может случиться?

— Не сейчас. Мы потолкуем об этом в другой раз. До свидания…

— Будь осторожен, слышишь, будь очень осторожен… береги свое здоровье… До свидания…

— Спасибо тебе, — тихо добавил Ангелос и положил трубку.

Теперь у него не было ни драхмы. Он проскользнул опять в темный зал. «Потом посмотрю конец», — решил он, засыпая.

Удача, несомненно, порхает вокруг. Растянувшись в кресле, обитом плюшем, Андонис чувствует, что воздух насыщен обещаниями. Сверкающий паркет, толстый ковер, шторы, картины, люстры и, наконец, надутые физиономии присутствующих — все это верные признаки того, что он вступает в сферу больших дел. Лукис неожиданно известил его, что сегодня у него соберутся богачи. Андонис побрился, начистил ботинки, вооружился своей самой лучезарной улыбкой и поспешил на деловую встречу. Лукис представил его как знающего экономиста, и он не стал возражать.

— Хороший советчик многого стоит, — добавил кто-то.

В знак согласия Андонис благодушно улыбнулся и удобно устроился в кресле. Он вздохнул глубоко, с чувством облегчения, словно уже кое-чего достиг.

В ожидании, пока все соберутся, Лукис предложил выпить.

Он подал батарею бутылок и хрустальные бокалы на серебряных подносах. Все здесь народ денежный, с большими связями. Торговые соглашения, импорт, валютные операции. Каждый вечер они кутят, обмениваются любовницами и со скучающим видом небрежно называют баснословные суммы. Теперь перед этими господами открываются большие возможности. Они считают, что глупо утруждать себя, самим ломать голову, как извлечь прибыль, раз им ее и так преподносят. Их не интересует, каким путем приобретаются капиталы. «Пусть они придерживаются этого обыкновения, — думает Андонис, — и в ином случае… То есть не интересуются, есть ли у человека вообще капиталы…» Сидя в кресле, он терпеливо ждал, пока они кончат судачить о злоключениях какого-то рогоносца, по их мнению, очень забавных. Но веселой болтовне и возлиянию не видно было конца, и Андонис стал опасаться, что для серьезного разговора не останется времени. Большая удача попасть в такое общество. Можно век пробегать по городу, но этого так и не добиться. Всматриваясь в их лица, он никак не мог придумать, что бы такое им сказать, чем заинтересовать их. Поэтому он только вежливо улыбался. Один из богачей рассказывал о скандале в каком-то нью-йоркском ночном клубе, другой — об обнаженных красотках, потрясших его в Гамбурге. «А мне что до этого?» Беседа опасно затянулась, кто-то посмотрел на часы. Андонис внимательно слушал, и его лицо выражало попеременно то одобрение, то изумление. Затем он как бы между прочим вставил, что жизнь его до сих пор была лишена всякого смысла, раз он не имел никакого представления о новом оснащении для яхт; а им обзавелся сын того фабриканта, который уже много лет содержит какого-то чудаковатого политика и каждое утро посылает самолетом цветы одной лондонской балерине. «Ей так нравятся гардении!..»