Железные ворота - [44]

— Нет, скажи мне яснее… чтобы я поняла…

— На сегодняшний вечер я свободный человек. Я говорю тебе правду…

Ангелос сжался в углу за колонной. Плотней запахнул шарф и поднял воротник пальто, словно ему стало холодно… Он хотел проникнуться сладостным, трепетным ощущением того, что он жив. Да, он свободный человек, ведь он чуть было… Не бойся, здесь никого не удивляет, что, склонившись, ты с любопытством и жадностью разглядываешь эту девушку, которая тает в твоем присутствии.

— Значит, ты ждала меня?

— Разве ждешь самого себя?

Ангелос не понял сразу, что она имела в виду, и переспросил ее.

— Я хочу сказать, — объяснила она, — что не задумывалась ни на минуту, должна я тебя ждать или нет. Совсем не думала, будто несчастье случилось с нами обоими…

— Значит, ты всегда была со мной?

— Нет, я — это ты.

— Ты устала?

— Да, очень, — ответила Измини.

Ангелос смутился и тотчас переменил тему разговора, спросил ее о службе, потом о своих близких… и, прежде чем она успела ответить, добавил, словно торопился, словно у него совсем не было времени:

— Ты гораздо больше устала, чем я… Спасибо, что ты помогала мне все эти годы.

— Я? Но что я делала?

Он не стал ей объяснять. Разве все сразу расскажешь? Как ему убедиться, что не опасно здесь, в этой кондитерской, куда может войти всякий, кому заблагорассудится? Стеклянная дверь то и дело уныло скрипит. Но это хорошо, по крайней мере следишь за тем, что происходит вокруг. А тут еще этот шарф, поднятый воротник, короткие рукава пальто.

Глаза Измини, как широко раскрытые огненные ворота, поглощают каждую черточку его лица. Она сказала, что дома у него все в порядке.

— Хочешь, уйдем? — предложила она.

— Нет, нет… Успокойся. Вкусное пирожное?

— Скажи, ну, скажи, как ты… Как ты живешь?

— Хорошо, как видишь. Я же выжил.

— Я вижу и радуюсь. Ты знаешь этого официанта?.. Как мне помочь тебе? Ты сам убедишься, что я могу теперь сделать для тебя гораздо больше, чем раньше.

Ангелос хотел что-то сказать, но осекся. Не так-то легко признаться этой девушке, что ты позвал ее, чтобы попросить у нее убежища, чтобы она нашла, где тебе укрыться.

— Что же нам делать?

Прежде чем он ответил, Измини улыбнулась, глядя в зеркало, висевшее на стене, у него за спиной. «Какая же я сейчас в его глазах?»

Ангелос сидел, опершись локтями о мраморный столик. Голова его совсем ушла в плечи.

— Ангелос, ну что же нам делать?

— На этот вопрос трудно ответить. Что мы можем сделать? Боюсь, что я измучаю тебя еще больше… Я не имею права даже обещать тебе…

— Ведь я не жалуюсь. Я не прошу у тебя ничего…

— Но мне этого мало.

Измини почувствовала смутный страх. Никогда прежде он не говорил так туманно, запинаясь, прерывисто дыша.

— Ты должен спастись… Будь осторожен…

— Я пытаюсь. Но до каких пор мне будет везти? Если бы все зависело от меня… Каждое утро я повторяю: вчерашний день, слава богу, прожит…

— Это самое главное! — обрадованно сказала Измини. — Ты должен спастись… Нам надо выжить…

Ангелос жадно втянул в себя воздух, словно хотел впитать в себя то, что услышал. Измини сказала: «Нам надо выжить». Это значит, что она готова разделять с ним все трудности, но это и на него накладывает обязательства. Ему хочется обнять ее, но он не решается: они здесь не одни. И их разделяет этот холодный мраморный столик. Измини устала, это вполне понятно.

Он не обнял ее и даже не коснулся рукой, — пожалуй, он не имеет на это права, ведь он ничего не может ей предложить. Ничего определенного, ни малейшего обещания в ответ на слова «нам надо выжить».

— Ты считаешь, что этого достаточно?

Измини рассмеялась. Конечно, он опять шутит. Разве не самое главное быть живым? Она долго с любопытством смотрит на него. Ангелос совсем не похож на мужчин, сидящих вокруг них в кондитерской. Она изучает его глаза — сколько они, должно быть, видели! — его руки, рот, волосы. «До каких пор?» На этот вопрос нет ответа. Он то и дело запахивает воротник, — наверно, ему холодно.

— Почему ты молчишь? Скажи, что нам делать?

Он пожал плечами.

— Мне страшно, — продолжала Измини. — Что я могу предложить тебе?.. За неимением лучшего, хочешь, я угощу тебя пирожным? Какое тебе нравится, с шоколадом или с кремом?

— Немного воды, — попросил Ангелос.

— Принесите нам, пожалуйста, — обратилась она к официанту, — два пирожных и много-много воды.

Взглянув на Ангелоса, она озабоченно нахмурилась. Он бросал косые взгляды на дверь, на сидящих за столиками людей.

— Скажи мне, как ты провел вчерашний день? Я тебе расскажу о моем в двух словах: «ждала тебя». А ты?

Он посмотрел ей в глаза и сказал просто:

— Я играл в карты в одном доме.

— В карты?!

— Да, беспрерывно. С утра до ночи.

— Пять лет?

— Целых четыре года.

Измини застыла, будто услышала что-то ужасное.

— И больше ничего ты не делал?

— Нет.

— И даже на улицу не выходил?

— Ни разу.

Она продолжала недоумевать, и он объяснил ей:

— От Манолиса — как я убежал из его квартиры, я расскажу тебе в другой раз, ничего не потеряешь, если вообще не будешь знать об этом — я пошел к одному майору в отставке. Его сын Алькис, филолог в очках, был моим другом. Его расстреляли в Хайдари одним из первых. Майор принял меня, и в тот же вечер мы с ним сели за карты. Каждый день играли с восьми утра до полуночи. Несколько раз я давал ему понять, что мне надоело, но старик хмурился, и я боялся, если откажусь играть с ним, его гостеприимству придет конец. Подчас, чтобы доставить ему удовольствие, я даже сам уговаривал его сыграть лишнюю партию. Он не мог оставаться один, но и разговаривать не хотел. Так, день за днем, четыре года провел я с картами в руках, разыгрывая бесчисленные партии. Я был благодарен старику за то, что он продлевал мне жизнь. Я делал вид, что не замечаю, когда он передергивал карты, а он гордился своими выигрышами. Смешно, не правда ли? Проходили зимы, весны, изнашивались одна за другой колоды карт, а мы в совершенно пустом доме все играли и играли. Так я выжил… На днях я проснулся утром, и, как только старик уселся напротив меня, чтобы начать игру, я не выдержал, порвал колоду… И он тотчас меня прогнал.