Железные паруса - [34]

— Конец тебе! Конец, сволочь!

И наверняка зарезал бы его, но в этот момент Хуго-немец из Ганновера заорал:

— Братцы! Кенто помер!

И Поп, самый честный и самый справедливый из всей бригады, произнес то, что вряд ли бы в такой ситуации произнес кто-то из них (тоном, от которого все оцепенели):

— Повезло тебе однако, повезло…

И пнул, как щенка, Бар-Кохбу и, не гладя ни на кого, склонился над Мексиканцем, чтобы закрыть ему глаза. А Он успел подумать, что это единственное, что они в силах сделать для своего товарища. И еще Он подумал, что Бар-Кохбе повезло, потому что теперь у него есть свой комплект спасательного оборудования. Если бы только Он еще заметил, как Сержант недвусмысленно подмигнул Бар-Кохбе и как они оба обменялись непонятными знаками.

Они побежали дальше под нависшими глыбами, под железными сводами туда, где бездонные колодцы вели на нижние уровни, оставив тело Мексиканца на полу в туннеле, потому что у них даже не было времени завалить его камнями.

Теперь их вел Сержант, потому что они так договорились и потому что по негласному договору Хуго-немец был третьим человеком в бригаде, и еще потому что все трое: Поп, Он и Хуго-немец знали план завода наизусть и еще потому что общая цель на какое-то время сплотила их всех.

Они отвыкли бегать, и их шатало, как пьяных. Потом они попали в рабочий туннель и долго бежали вниз то по щиколотку в подземной реке, то по щебню, когда стали приближаться к зоне пуска. Но ни разу не ошиблись. И даже Клипса-Мясо — тупейшее из созданий, молча колыхался своим бульдожьим телом, наполняя туннель хриплыми вздохами, охами и ахами. Но за ним присматривал Хуго-немец, и этим все было сказано.

Им нужно было проникнуть во вспомогательную систему, где их ждал Пайс, и для этого надо было попасть в пусковую шахту.

За девять месяцев, которые казались ему вечностью, Он, как и все, научился видеть в темноте, и они все время выбирали левый поворот, боясь слишком далеко удалиться от главного ствола, и не совались в щели, которые ремонтные бригады перехватывали стяжками, или в слишком узкие проходы, которые образовывались спиралями раз за разом от многочисленных пусков. И в какой-то момент выскочили вдруг на гладкую поверхность и оказались на боковой площадке, огороженной ржавой оградой. Снизу бил яркий свет, и они увидели словно в дымке: ствол пусковой шахты, множество труб, оплетавших ее и убегавшихся во всех направлениях, ниже, на каждом из этажей, — фигуры пангинов в зеленых комбинезонах и черных сапогах и петралонов, сменивших свою кабинетную форму на пусковые серебристо-белые костюмы с панорамными масками. Отпрянули от испуга, от охватившего их головокружения. Дышали тяжело и хрипло, и только один Поп-викарий осторожно высунулся и жестом позвал его.

На рабочих лифтах вдоль ракеты сновали монтажники. Ярусом ниже, с двух таких же площадок, забранных стеклом, за ними наблюдали петралоны, и все говорило о том, что время пуска близится. Поп вытянул руку и показал куда-то вниз, и Он вспомнил план, начерченный Пайсом, и понял, что их цель — помещение за неприметной дверью, почти в самом низу, там, где охладительные трубы, забранные кожухами, были особенно большого диаметра. Они осторожно отползли, чтобы обсудить дальнейший план действий, а бригада готова уже была двинуться дальше, как Ван-Вэй возбужденно сообщил:

— Клипса пропал!

Он еще что-то хотел добавить, но уже все разом, словно знали, что надо делать, побежали: Поп, Хуго-немец и Пайс назад по туннелю, а Он, Ван-Вэй, который ему все еще что-то пытался сообщить в пылу движения, и Бар-Кохба, вперед.

— Клипса! — кричал Бар-Кохба, — друг сердечный, где ты?!

И в этом месте они едва не попались, потому что навстречу из темного коридора вынырнул патруль из двух человек, и Ван-Вэй, идущий впереди и внезапно преобразившийся из сплошной робости в литой комок мышц, Ван-Вэй, который на мгновение забыл о своей мистической цифре четыре и сделался настоящим квон бо, Ван-Вэй, который, оказывается, был опасней любого из бригады, вдруг поднял руку, сделал неуловимый жест, хищный, как выпад волка, слишком быстротечный, чтобы за ним уследить, и ближайший к нему пангин словно, ткнувшись в невидимую стену, задрожал, как парализованный, а Ван-Вэй, не меняя направления движения и лишь чудом отклонившись от «штыря-зуботычки» второго патрульного, как-то вдруг очутился у него за спиной и воротничком формы сломал ему горло.

Не успели они с Бар-Кохбой понять, что произошло, как Ван-Вэй наклонился над пангинами и спокойно очистил их карманы, и в этот момент услышали Клипсу, всхлипывающего и твердящего одну и ту же фразу:

— Не могу… Не могу… Я боюсь… боюсь… боюсь…

И обнаружили его за ближайшим поворотом, на осыпи камней, сжавшегося в комок.

Поп, прибежавший на шум, жестом остановил скорого на расправу Сержанта и веско произнес:

— Да по-го-ди ты, погоди! — И протянул руку: — Пошли, я тебе кое-что покажу. Пошли, сынок!

И подвел, потащил Клипсу к площадке, высунулся вместе с ним и сказал так, словно больному:

— Мы уже пришли. Спустимся на второй этаж, и мы на свободе.

— Буль-буль… — Хлюпал горлом Мясо.