Железные паруса - [33]

Их не разняли. Под радостный вой дали насладиться, а потом облили из шлангов. Но били усердно, с ожесточением, потому что это тоже развлечение. Единственное развлечение.

Потом они услышали:

— В карцер! — Велел Сципион.

И даже не обрадовались. Теперь им было все равно, как той букашке, которая давно спряталась в трещине.

Петралоны в дело не полезли, у них чистая работа, узкая специализация. Пангины перестегнули ошейники, сбивая их в кучу палками, как стадо овец, обегая на цыпочках, яростно вращали белками.

— Ну что, кузнечики?! — Надвинулся Сципион-Квазимодо. — На этот раз погорели? У нас цирка давно не было! Правильно?! — вопросил у всех пяти этажей.

И тут Он почти что все вспомнил. Окончательно вспомнил Крым и этого человека, который когда-то сидел на его груди, а теперь был самым главным в этой заводе-тюрьме.

— У-у-у!.. — угрожающе и радостно загудели этажи.

Вспомнил Крым, жену и пса. Вспомнил все, ради чего собрался бежать.

Деций-Император, поскуливая, как щенок, приводил в порядок свои потрепанный нос, но о нем уже забыли. В динамики троекратно проиграли несколько тактов гимна заводов Мангун-Кале.

Теперь Он по-другому взглянул на все, что происходило, и все, что должно было произойти, и понял, что это всего лишь одно из испытаний в его жизни и он должен пройти его.

— Всех в штрафной блок! — скомандовал Сципион. — Экзекуция утром, на общем сборе. Марш!

У Ван-Вэйя разбита голова — волосы, упрямо торчащие ежиком, запеклись кровью. Хуго ухмыляется кровавым ртом — одним зубом меньше, одним больше, какая разница. Мексиканец получил дырку в боку, и кровью у него залит комбинезон. Попу досталась пара оплеух, а Клипсу, на вид, — только помяли. Получилось, что из всей бригады один Он пострадал меньше других. Но когда сделал шаг, то почувствовал, что еле-еле держится на ногах. Поп заметил и подставил плечо.

И тут из хохочущей толпы выпрыгнул Бар-Кохба и вцепился в Клипсу. В воздухе блеснул знаменитый стилет, и Клипса лишился мочки уха. Второй раз пангины ударить не дали. Навалились гурьбой. В клубке тел мелькнуло радостно-спокойное лицо Бар-Кохба. Поверил он Джо. Крепко поверил. Так крепко, что решился, а нюх у него на побеги был особый.

2

С самого начала им везло и все шло гладко, словно по накатанной дороге.

— Лови!

Казалось, лишь мгновение назад в страшной спешке Он выдернул из-под кожи ключ, чтобы расстаться с ненавистной цепью, и каждый подхватывал ее, как ребенка, чтобы она, упаси боже, не звякнула о прутья;

казалось, уже в другой жизни Сципион-Квазимода самолично сопроводил их в клетку-камеру и даже произнес короткую речь-приговор и ту же отбыл в сопровождении Деция-Императора с разбитым носом и целой свиты пальцеходящих, начальствующих пангинов, чтобы по штатному расписанию обеспечить запуск;

казалось, улюлюкающая толпа злорадствующих рабов Мангун-Кале все еще дышит в спину запахом смерти;

казалось, что будущее так и не наступит и все усилия тщетны;

казалось — то ли Поп, то ли Он сам произнес: "Пора…" и они, не сговариваясь, сделали то, что должны были сделать: пресекли панику, потому что вдруг Ван-Вэй, а за ним и Бар-Кохба, как по наущению стали биться о прутья и кричать: "Я не виновен! Я не виновен!", а оплакивающий ухо Клипса по кличке Мясо вынужден был принять услуги Хуго-немца, чтобы заткнуться, и только всхлипывал в темноте;

казалось, пангин-охранник только что прошел вдоль коридора, чтобы проверить замки на их карцере и поболтать с напарником в соседнем колодце, а затем вернуться, чтобы отметиться на центральном посту;

казалось целую вечность тому назад между ними протиснулся вечно недоверчивый и злой, а в этот миг вдруг подобревший Бар-Кохба, сунул в ладонь кусок сахара: "Бери, капитан… бери для него…" — И кивнул на умирающего Кенто-Мексиканца;

казалось — это все было в другой жизни, потому что именно с этого момента все резко изменилось, и они тенями скользили вдоль скользких стен — сюда не забредет Джо со своей щеткой — вмиг объеденные единым порывом движения, неся на плечах Мексиканца, и даже циник Сержант побоялся оставить его в клетке, потому что самолично как бывалый разведчик вшил в его рану две таблетки пенициллина, чтя по привычке армейский устав, и еще потому что Кенто был жив, а значит, они имели перед ним моральные обязательства, и еще потому что Поп оставался их Бригадиром, и они все знали, что так будет до самой поверхности.

Вот что пронеслось у него в голове за эти несколько минут, и Он, смахнув капли пота, из-под руки Мексиканца глянул на них: серые лица, устремленные туда, откуда сочился свет и неслись такты гимна завода Мангун-Кале, хриплое дыхание, идущего следом и поникшая голова Мексиканца на его плече. И Он с горечью подумал: "Ну вот, и все проблемы…" Слаб он был, а Кенто-Мексиканец слишком тяжел.

Вечно настороженный Бар-Кохба на этот раз оплошал.

— Стоп! — скомандовал Он, и Бар-Кохба с ходу ткнулся ему в спину. — Меняемся! — приказал Он. И в тот момент, когда передавал ему ношу, не сговариваясь с Попом, и не имея сил драться, просто пал на колени, рывком дернул Бах-Кохбу, подсек под колени, и они вдвоем припечатали его к земле, вырвали у него из рукава знаменитый стилет и с ноги сорвали еще один, замотанный на лодыжке, и Поп произнес, приставив его к горлу Бар-Кохбы: